Краснокожий Пророк - Орсон Скотт Кард Страница 17

Вскоре беседа потекла без участия Фредерика, но тот против этого ничуть не возражал. Он с головой погрузился в собственные мысли, вспомнив ту актрису — как там ее звали? — которая так замечательно исполняла роль… в общем, какую-то роль. Или не актриса она была, а балерина? Этого он не помнил, зато в его памяти четко запечатлелись ее ножки, грациозные, стройные ножки, вот только она наотрез отказалась ехать с ним в Канаду, отвергнув его заверения в чистой и искренней любви. А ведь он обещал построить ей дом намного лучше, чем для собственной жены! О, если бы она поехала с ним! Ну да, она вполне могла умереть от той же лихорадки, от которой умерла его жена, — ну и что? Хотя, может, это все к лучшему. Играет ли она еще на сценах Парижа? Бонапарт, конечно, не ответит на его вопрос, но один из подчиняющихся ему офицеров мог встречаться с ней. Надо бы порасспросить.

Ужинали они, естественно, за губернаторским столом — поскольку на всей барже это был единственный стол. Губернатор Радуга передала свои сожаления по поводу, что не может лично посетить столь почетных французских гостей, но надеется, что ее команда обеспечит им все возможные удобства. Фредерик, растолковавший ее слова весьма однозначно и посчитавший, что еду им будет готовить какой-нибудь краснокожий, уже приготовился к очередному дикарскому кушанью из жестких оленьих хрящей — такое даже олениной не назовешь, — однако вопреки ожиданиям повар оказался французом! Гугенотом, правда, вернее, потомком гугенотов, но на истинных католиков повар зла не держал, поэтому ужин оказался превыше всяких похвал. Кто бы мог подумать — в такой глуши они вкушали настоящий французский ужин! Причем не какой-то там акадийский, который обычно переперчен и насыщен донельзя специями.

За ужином, прикончив все съедобное, что лежало на блюдах, Фредерик честно попытался принять более активное участие в разговоре. Он как можно нагляднее постарался обрисовать Бонапарту ту невозможную военную ситуацию, что сложилась на юго-западе. Перечислил одну за другой все проблемы — неподдающихся дисциплине краснокожих союзников, бесконечный приток иммигрантов.

— Но больше всего хлопот доставляют наши собственные солдаты. Как и всякий низкий класс, они чересчур подвержены предрассудкам. Во всем видят какие-то знамения. Какой-нибудь немец или датчанин нарисует на своей двери оберег, и солдат приходится палкой загонять в этот дом.

Бонапарт отхлебнул глоток кофе (варварский напиток! но, похоже, генерал им наслаждался не меньше коренного обитателя Ирраквы), после чего откинулся на спинку кресла и смерил Фредерика своими спокойными, пронзительными глазами.

— Вы хотите сказать, что вместе с пехотой обыскиваете дома?

Снисходительное отношение Бонапарта не лезло ни в какие рамки, но прежде чем Фредерик успел придумать ответ поязвительнее, в разговор, громко рассмеявшись, вмешался Лафайет:

— Наполеон, — сказал он, — мой дорогой друг, именно такова природа нашего врага в этой войне. Когда самый большой город в округе пятидесяти миль состоит из четырех домов и кузницы, специально дома не обыскивают. Каждый дом — это вражеская крепость.

Лоб Наполеона наморщился:

— Неужели они никогда не собирают свои силы в армии?

— Они не выступали армией с тех пор, как генерал Уэйн разбил вождя Понтиака [12]много лет назад, да и то это была английская армия. Соединенные Штаты обладают лишь несколькими фортами, но все они раскиданы по Гайо.

— Тогда почему эти форты еще стоят?

Лафайет снова усмехнулся:

— Неужели вы не читали отчетов о войне английского короля против восставших Аппалачей?

— Я был занят несколько иными проблемами, — ответил Бонапарт.

— Вы можете не напоминать нам о своих победах в Испании, — встрял Фредерик. — Мы бы сами с радостью участвовали в этой войне, выдайся такая возможность.

— Да неужели? — пробормотал Бонапарт.

— Позвольте, я расскажу вам, — предложил Лафайет, — что случилось с лордом Корнуоллисом [13]и его армией, когда он попытался напасть на столицу Аппалачей город Франклин, что в верховьях реки Теннизи.

— Позвольте лучше мне рассказать, — перебил его Фредерик. — Ваш рассказ, Жильбер, обычно чересчур перегружен излишними подробностями.

Лафайета, похоже, несколько покоробило беспардонное вмешательство Фредерика в разговор, но ведь именно Лафайет в свое время настоял на том, чтобы они обращались друг к другу по именам, как равные по чину. Если б Лафайет пожелал, чтобы к нему относились как к маркизу, он бы сейчас настоял на протоколе.

— Рассказывайте, — кивнул Лафайет.

— Корнуоллис пустился на розыски армии восставших Аппалачей. Но ничего не нашел. Наткнулся лишь на пустые хижины, которые не преминул сжечь, несмотря на то что возвести новую хижину ничего не стоит. Зато каждый день по меньшей мере полдюжины его солдат погибали под мушкетным огнем, не говоря уже о раненых.

— Стреляли из винтовок, — поправил Лафайет.

— Да, конечно, эти американцы предпочитают винтовки, — согласился Фредерик.

— Но из них же не дашь нормального залпа, их очень долго перезаряжать, — удивился Бонапарт.

— А они вообще их не перезаряжают, если только численностью не превосходят, — пожал плечами Лафайет.

— Так вот, — продолжал Фредерик, — добравшись наконец до Франклина, Корнуоллис вдруг понял, что половина его армии мертва, ранена или охраняет обозы. Бенедикт Арнольд, генерал с Аппалачей, возвел вокруг города укрепления — нарыл вокруг канав, рвов и так далее. Лорд Корнуоллис попытался было взять город в осаду, но черрики двигались так бесшумно, что дозоры роялистов даже не слышали, как они пробирались внутрь войск. Эти повстанцы разработали дьявольский план — они подружились с краснокожими и сделали их полноправными гражданами, да, да, представьте себе. Вот где окупилась их доброта. Войска Аппалачей также совершали налеты на обозы Корнуоллиса — в общем, и месяца не прошло, как стало совершенно ясно, что Корнуоллис превратился из осаждающего в осажденного. Закончился его поход тем, что он сдался вместе со всей армией в плен, и английскому королю пришлось пожаловать Аппалачам независимость.

Бонапарт мрачно кивнул.

— Но основная хитрость заключалась не в способе ведения войны, — заговорил Лафайет. — После того как Корнуоллис сдался, его привезли во Франклин, где он обнаружил, что все семьи поселенцев выехали из города задолго до того, как к нему подступила английская армия. Вот в чем главное преимущество живущих в глуши американцев. Они способны быстро собраться и уехать куда глаза глядят. Они не привязаны к какому-то одному месту.