Три кота на чердаке, или служанка в проклятом доме - Алиса Чернышова Страница 17

Если ты поверишь в меня, то я поверю в тебя.

«Алиса в Зазеркалье»

Вот так оно как-то и вышло: бегу я, значит, прыжками, с пола на потолок и обратно, от щупалец-присосок уворачиваюсь, пытаюсь сквозь скархловы внутренности разглядеть, где ж там спряталась последняя дверь. Сзади Мэрдо ругается, преимущественно нецензурно и на несколько голосов. Не выдерживаю и начинаю хихикать: кто бы подумал, что быть служанкой — это так весело? Или оно не всегда так? Не знаю. В любом случае, истосковалась я по возможности нормально двигаться, да-да… как же хочется полностью печать сорвать, а нельзя, нельзя…

Прямо перед дверью вдруг скархл из пола вырастает, присоски в разные стороны распустив, тут только превращаться, ещё больше печать ослабив. И то, правда, неясно — чья возьмёт, так что надо пытаться мимо проскользнуть…

— Кис-кис… — шипит эта тварь, и сблизи видно, что у него глаз лишь один, да и тот во рту. Ох уж мне эта потустороняя анатомия…

Встретиться в полёте с Паразитом не успеваю — его сгребает лапа живой, и, явно, очень злой тьмы. Ой, чую, влетит мне от хозяина, совсем-совсем влетит! С другой стороны, сам же он вызвался со мной садовника воровать. За свои решения, даже принятые в состоянии аффекта, нужно уметь нести ответственность — первое правило колдуна, так тятя всегда говорил. Так что, я не при делах, вот!

Врываяюсь в комнату, кошусь на Джеки, присосками опутанного — ну да, как же, болезнь! Выеденная скархлом подчистую оболочка — вот что улыбалось мне с кровати, радуя несказанно свисающим изо рта щупальцем. Надо же, а днём казалось, что это слюна…

— Не надо… не надо… не надо… это сон, сон, сон…

Наш будущий садовник выглядел ещё более безумным, чем днём: сидел в опутавших его щупальцах, раскачивался туда-сюда, не открывая глаз. Хотя, тут самый здоровый с ума напрочь сойдёт, в таком-то чудном интерьере. Вот интересно, знал он про скархла или нет? По идее, должен был видеть, но эти твари — редкостные мастера морочить голову.

— Эй, как тебя там! Давай, просыпайся, выплывай из своего кошмара! У нас тут, так сказать, вакансия горит!

Ой, даже знать не хочу, что это в коридоре так загрохотало и зарычало. Кажется мне что-то, что нам пора отсюда уходить… ох, хоть бы стена была не несущая…

— Просыпайся! — уже кричу, но щупальца пузырятся, дыбятся, не пускают меня. Делать нечего, хватаю одно из них, борясь с накатившими отвращением и тошнотой (мне и в истинном обличьи-то было бы мерзко к этой твари прикасаться, куда уж там человеческому телу) и черчу одно из истинных имен Тьмы Предвечной, вслух древними словами заклиная. Неохотно, с визгом, но эта мерзость раздвинулась, обнажая одно щупальце, главное, присосавшееся мальчишке к груди. Так вот почему он все время кашлял…

В памяти всплыл отрывок из тятиного гримуара: "…Скархлы, именуемые в разных источниках Астральными Паразитами, Пожирателями Душ, Слепым Ужасом Пещер и луу-дха, есть одно из опаснейших нечисти разновидностей, поскольку способны разрушать самую суть человеческую и разрастаться до масштабов невиданных. Будучи изначально воплощенными страшными сновидениями благословленных даром людей, эти сущности приобрели способность манипулировать человеческим сознанием всячески, обращаясь кошмарами, галлюцинациями и прочими его искажениями; особенно сильны ночью, когда все или почти все жертвы скархла спят и видят его во сне, подкармливая паразита. Чем больше у него доноров, чем могущественнее они, тем тварь опасней. Оторвать же донора, не убив, можно лишь разбудив его — но это непросто…"

Я призадумалась; по всему выходит, что мальчика надо будить, причём, проснуться он должен сам. Та ещё задачка, если честно, но повторившийся грохот меня как-то настроил на активный лад — залепила мальчишке пощечину, принялась тормошить, перемешивая слова нынешнего и древнего наречия.

— А ну вставай! Подъём, нечего изображать мертвеца!

— Не надо, не надо… я не хочу…

— Да просыпайся ты, идиот? Не понимаешь, что сам же кормишь его?!

Мальчишка дёрнулся, не проснулся, но щупальце зло запульсировало. Так-так…

— Перестань бояться, — шепчу, склонившись к саму его уху и толику силы в голос вложив, — Твой страх, твои сомнения и кошмары — его еда… Не сомневайся, не пытайся понять мир, что тебя окружает, и насколько он реален — потому что, по большему счету, это неважно. Эти твари настолько могущественны просто потому, что вы их кормите. Понимаешь?

Он зубы сцепил и задрожал меленько. Сильный мальчик…

— Правильно, — шепчу, добавляя в голос ещё силы — и шелеста ветра, и шороха травы, и звона колокольчиков в моём святилище, — Ты же не хочешь, чтобы все, что можно написать на твоем надгробии, звучало так: был кормом для слепой алчной твари, способной только жрать? Если нет, то иди за моим голосом, мальчик, и — просыпайся!

Он застонал, затряс головой, борясь с самим собой. Пространство вокруг нас между тем вздыбилось, окончательно утратило очертания палаты, улыбающийся Джеки, как много раз переломанная кукла на верёвочках, начал приподниматься, а меня передёрнуло от запаха гари. Глаза вдруг застили картинки из прошлого, яркие и до неожиданного болезненные.

Вот я кружу над степью в лунном свете, лёгкая и свободная, но тут обрушивается слепящая боль, пригибает к земле. Я лечу, не жалея крыльев, бегу, стирая лапы, но не успеваю: мой камень разрушен, головы обличий безжалостно разбиты, чаши — перевёрнуты, а мои смертные подопечные — я помнила имя каждого из них — мертвы. И я блуждаю на пепелище, зная, что обречена, чувствуя, как уходит сила…

Вот снова — огонь, фиолетовый, колдовской, он стоит стеной, безжалостно разрушает лабораторию, где я вот уже пять лет сама бережно расставляю все по местам. Где-то вдалеке визжит тётушка, я знаю, что эти проклятые маги её сжигают, и отчаянно вою в ответ, потому что не могу помочь: тут разразилась настоящая битва колдунов, Незрячий пытается одолеть тятю, на его стороне — воплощенные гончие.