Сын погибели - Владимир Свержин Страница 17

— Так тому и быть. — Глеб потянул меч из ножен и поднялся в стременах. — Други мои верные, витязи мои славные! Прольем кровь супостата, напоим землю русскую, не пожалеем живота своего!

Он махнул клинком в сторону едва виднеющихся впотьмах касожских всадников, и застоявшиеся кони понесли русичей в жаркую сечу. Вдали уже был слышен клич подмоги, мчащей во весь опор, чтобы ударить в тыл касогам, смять, повалить, рассечь на части…

Точно почуяв неминуемую гибель, степняки ринулись в разные стороны, торопясь спасти головы от скорой расплаты. Точь-в-точь на одуванчик кто-то дунул, и разлетелась шапка его по всей округе.

— Ломим! — кричал Глеб во все горло, радуясь, как стремительно, без оглядки, улепетывает еще недавно грозный враг. Но вдруг Святославова рать, мчавшаяся ему навстречу, как по команде расцвела белыми плащами и, не сбавляя хода, врезалась в его дружину, сбивая с коней витязей, опрокидывая их безо всякой пощады.

В неистовом гневе повернулся князь Тмутороканский к гонцу, крича что есть силы:

— Измена!

И тут же полупудовая булава с размаху опустилась на его шлем.

— Не узнал, родич? Я — Давид Олежич, Олега Черниговского сын, — прокричал тот, хватая ошеломленного князя и выдергивая его из седла.

В это самое время касожская рать, точно и не думала мгновения назад улепетывать в панике, развернулась и, кружа в отдалении, принялась осыпать калеными стрелами всех тех, на ком не было белых плащей.

В Тмуторокани тщетно пытались разглядеть, что происходит в поле, но вопль ужаса касогов, боевые кличи руссов доносились до крепостных стен, утверждая местных жителей в уверенности, что победа все же на их стороне. Спустя всего полчаса шум боя стих, а еще через какое-то время у ворот появился вчерашний гонец с вестью о том, что касоги наголову разбиты, но князь Глеб ранен, и что след немедля открывать ему ворота, греть воду и звать лекаря.

Очень скоро в крепость в окружении нескольких витязей вкатилась повозка, на которой с залитым кровью лицом лежал князь Глеб. За повозкой, точно за триумфальной колесницей, понурив голову, шли пленники. Городской люд встречал их криками гнева и презрения. Кто-то попробовал было даже бросить камень. Больше никто этого сделать не успел — выхватив из-под одежды длинные боевые ножи, пленники бросились рубить толпу, а вслед им в открытые ворота устремились конные всадники Тимир-Каана и Давида Олежича — как один в белых плащах…

— Ловко ты придумал, — глядя со стены на происходящую в городе бойню, усмехнулся сын изгнанного черниговского князя.

— Аллах надоумил меня, как обратить силу врагов в их слабость. Но твоя выдумка с перстнем тоже была хороша. Кстати, откуда ты взял его? Ведь не Владимир же Мономах, да проткнет шайтан его чрево раскаленным вертелом, подарил тебе знак своей власти?

Давид рассмеялся:

— Видимо, никто на Руси не знает, что император Константин Мономах велел изготовить для своего внука такой же перстень, как носил сам — Владимир очень гордился этим подарком и, как сказывают, ни разу не снял. Что же касается Константинова перстня, — князь поднял руку, любуясь при свете факела драгоценным кольцом, — после смерти императора по обычаю дворец был оставлен на разграбление варяжской стражи. Отец моей доброй матушки — дука Александр Музалон — купил этот перстень у одного из северян всего лишь за два солида. Как показало время, он с толком распорядился своими деньгами, но… — Князь Давид поглядел на беспощадную резню в Тмуторокани. — Тимир, пора прекратить побоище, иначе в моем городе не останется жителей.

* * *

Стук колотушки ночного сторожа сменился истошным криком:

— Все тихо-о-о!

— Спасибо за напоминание, — хмыкнул Лис, обводя взглядом собравшихся: хозяина постоялого двора, его родича, который был представлен в качестве владельца и шкипера некой разудалой посудины, способной без риска отойти от берега дальше, чем видит глаз. Четвертым за столом личных апартаментов корчмаря сидел рыцарь в белой тунике с нашитым красным крестом.

— Господа, — патетическим шепотом начал Сергей, — феодальное отечество в опасности. Родина-мать зовет нас, и слезы льются по ее щекам, ибо кто же, если не мы, или скажем по-другому, если не мы — то кто? «То кто?» — спрошу я и отвечу: «Некому!»

Привычный к лисовским словесным фейерверкам Камдил принял вид предельно мрачный, чтобы скрыть предательскую улыбку.

— Враг ползет по зеленым холмам Уэльса. Разогнавшись на холмах, он взберется на шотландские горы, и даже последний несский лох услышит его наглое шипение! Не дадим ему стать на ноги и вытоптать луга Британии, пожрать леса ее!

— Кому? — опасливо уточнил корчмарь.

— Тому, кому нет имени, чье дыхание — ужас, и чьи глаза — смерть! — воодушевляясь еще больше, вещал Лис.

— Ну, это он в смысле, что ежели это о змеях, то у них нет ног, — пояснил шкипер.

— Несчастный! — возопил оратор. — Не ведаешь ты, что говоришь, потому что не представляешь, каковы бывают змеи с ногами! Знаешь ли ты, что есть такое тиранозаврус рекс? — внезапно спросил и тут же ответил сам себе: — Нет, ибо Господь спас тебя от встречи с ним! Так неужели же мы такие неблагоразумные глупцы, что, защищая себя же самих, не сотворим для Господа сотую часть того, что он сделал для нас?! — выдохнул Лис, сделал короткую паузу и добавил: — Кстати, к немалой для себя выгоде.

В глазах содержателя постоялого двора и его родича засветилось явное облегчение — в душе они уже смирились с участием в предстоящем крестовом походе, о котором, как им казалось, говорит странный гость.

— Явите миру реликвию! — гордо изрек Лис, и вдумчиво молчавший Камдил достал из-под плаща средних размеров дорожный сундук. — Светоч христианского мира, буквально неугасимая лампада накаливания в сто свечей, стоящих волей Божьей без единого подсвечника — наш дорогой, бесконечно дорогой! — Бернар Клервосский, прозревая насквозь ушедшее в прошлое будущее, являет настоящее в величии своем! Помолимся, друзья мои!

Все присутствующие сложили руки перед грудью, но яростный проповедник не дал им долгой передышки:

— В этом сундуке земля из могилы святого Патрика, избавившего от змей Ирландию! Эта земля полита обильным потом святого Эржена (эта гремучая смесь посильнее, чем любая гремучая змея, полная гремучей ртути)! Враги истинной веры пытались травить его змеями, но! — Лис воздел палец. — Конечно же, вы помните, чем закончилось, — проговорил он с ликованием.

— Нет, — сознались обескураженные напором аборигены.

— Когда злобные недруги вошли, святой Эржен вещал змеям слово Божье, и те кланялись в такт его словам! Преподобный Бернар велел нам прибыть в валлийские земли, и если найдется там достаточно верных христиан более, чем праведников в Содоме, готовых не только словами, но и добровольными пожертвованиями доказать свою преданность Господу, — посыпать этой землей врата городов Уэльса. Никогда отныне змеи ни о двух, ни даже о сорока ногах не коснутся освященной земли!