Пленённая  - Эрика Адамс Страница 16

Отец указывает на меня, замершую без движения.

– За тебя заступилась моя дочь. Так что обязан ты ей, а не мне. Потому клятву верности произноси перед ней.

Раб разворачивается и делает пару шагов по направлению ко мне. Склоняет голову и, приложив руку к груди, произносит пару всего пару слов низким голосом:

– Оммир бахкас.

– И что это обозначает? – я обхожу стороной раба.

– Ценою жизни. Он будет верен тебе во что бы то ни стало. Они клянутся так, когда берут на себя какие-то обязательства. Теперь он – твой до конца дней.

– Мой собственный раб? – недоверчиво спрашиваю я, оглядываясь на высокого мужчину, кажущегося огромной горой по сравнению со мной.

– Да, Артемия. Он будет тенью, следующей за тобой по пятам, охраняющей тебя.

– И я могу распоряжаться им как пожелаю?

– В пределах разумного.

– Тогда я хочу выменять его на старого учителя.

Несмотря на то что Диокле́с был требователен и иногда бил меня по пальцам указкой, я от всей души любила старого учителя, с которым редко бывало скучно. А истории, рассказываемые им, и вовсе заставляли замирать на месте без малейшего движения от изумления.

– Исключено, – отрезает отец, – Диокле́с уже показал себя ненадёжным. Это моё последнее слово.

– Мне не нужен этот… этот истукан! – из глаз брызгают слёзы, и я выбегаю прочь из Малого зала мимо раба, стоящего неподвижно. Без разрешения отца.

Наказание не заставило себя долго ждать. Мне запретили покидать внутренние покои на протяжении трёх дней. Все мои передвижения были ограничены спальней, уборной, небольшим балконом и примыкающей к нему террасой.

Моему недовольству решением отца и слезам не было конца. Я лежала на кровати и растирала слёзы по щекам, негодуя, но не видя выхода. Еду оставляли возле дверей комнаты. Но несмотря на чувство голода, я отказывалась есть уже второй день в знак протеста. Тогда кухарка Агата, у которой я была любимицей, испекла моих любимых лепёшек с кисло-сладкими ягодами внутри. Это было понятно по аромату, сочившемуся сквозь просвет между полом и дверью.

Живот недовольно урчал от голода. В дверь постучали. Поколебавшись несколько мер времени, я всё же подошла к двери, отпирая засов. На пороге стоял подаренный мне раб, держа в руках керамическое блюдо с маленькими ароматными лепёшками. Он обошёл меня и поставил блюдо на столик, сделал несколько шагов назад и застыл возле дверей всё с тем же непроницаемым выражением лица. Молча. Даже двигался он тихо. Так, словно его не было в комнате, а то была игра моего воображения. Злость бурлила во мне от одного его вида. Я схватила лепёшку и запустила ею в раба:

– Видеть тебя не хочу! Выйди из комнаты!

Лепёшка стукнулась о грудь раба и упала на пол. Он никак не отреагировал, а мне тотчас же стало нестерпимо стыдно от своего поведения. Оно было капризным, гадким и… недостойным. Покраснев от стыда, я всё же подобрала лепёшку с пола и выбежала на террасу. Наверняка лепёшка была бесподобной, но мне она казалась солоновато-горькой из-за слёз, струившихся по щекам. От влаги слёз начало припекать зашитую рану. Я смахнула слёзы рукой, но лишь растёрла их.

– Не плачь и не три слёзы – сделаешь только хуже. Может остаться большой шрам, – раздался низкий голос.

Раб никуда не ушёл. Он стоял за моей спиной.

– Ну и пусть! Всё равно лицо изуродовано.

– Нет, через некоторое время твоя красота затмит собой весь остальной мир.

– Я не спрашивала у раба мнения. Уходи! Это приказ.

– Я не слышал ни одного приказа. Только вопли капризной девчонки.

Я встала обернувшись. На этот раз его спокойный вид остудил мой пыл, напомнив слова Диокле́са о неподобающем поведении. И постаралась придать своему голосу нужное выражение, вспоминая, как обращался к слугам и рабам мой отец: с должным нажимом, чтобы дать понять, кто хозяин, но без лишнего унижения, неприятного любому человеку, даже рабу.

– Как тебя зовут, раб?

– Раб.

– Нет, твоё настоящее имя. Вот тебе мой первый приказ, раб. Назови своё настоящее имя, – как можно спокойнее произнесла я.

Мужчина помолчал, словно раздумывая, стоит подчиняться или нет. Поразительно! Как я буду управляться с этим рабом, если даже такой приказ он обдумывает, прежде чем выполнить.

– Инса́р, – наконец, произносит он.

– И что означает твоё имя, Инса́р?

– «Тот, кто побеждает».

– Хорошее имя для воина.

– Очень разумное замечание для столь маленькой госпожи.

В глубине зрачков промелькнули искры, словно его веселит происходящее. Промелькнули – и погасли.

– Меня хорошо обучают, Инса́р. А тебя, видимо, нет, потому что я не разрешала тебе входить на террасу. Оставь меня. Займи своё место и… охраняй мои покои. Не впускай никого без моего на то разрешения.

Раб молча склоняет голову и уходит, сочтя тон приказа достаточным.