Моя душа темнеет - Кирстен Уайт Страница 16

Раду посмотрел на Ладу, пытаясь вникнуть в то, что только что услышал. Лада отлично поняла, что сказал мужчина. Их жизни имели ценность лишь до тех пор, пока их отец выполняет то, что ему говорят. И вместо того чтобы просто взять Раду, Халил-паша понял, чем ее отец дорожит по-настоящему.

Все эти годы, в течение которых она с трудом добивалась любви и признания отца, привели ее сюда.

И сделали заключенной.

Все нити были в руках османов, и петлю из них они накинули на шею Влада. Лада знала, что ее брак, ее будущее было инструментом для торгов, но она никогда не задумывалась о том, что предметом торга и обмена может быть сама жизнь. И что ее отец на это согласится.

– Ах! Они готовы. Ваше образование начинается прямо сейчас, молодые люди. Смотрите, садовник пресекает измену.

Они смотрели, как главный садовник сделал в теле каждого мужчины надрез и ловким и привычным движением вставил в них длинные и толстые деревянные палки. Мужчин подняли в воздух, а колья установили в отверстиях в земле. Лада наблюдала за тем, как мужчины под собственным весом медленно сползали вниз, а колья пробирались все выше вдоль их позвоночника, пока, наконец, не вышли наружу через горло.

Она продолжала смотреть, но теперь под другим углом. Ей нужно было взглянуть на это иначе. Мужчины перед ней были не настоящие. Они не имели значения. Все происходящее было нереальным. Их крики отвлекали, но она пыталась думать. Она должна была сосредоточиться на своих нитях. Она схватилась за мешочек на шее и не отрываясь смотрела на мужчин, пока они не смазались, превратившись в нечеткие силуэты. Там, на площади, они были не реальными.

Она чувствовала, что Раду крепко сжимает ее руку. Слышала его взволнованное дыхание, прерываемое всхлипами. Она видела мучение на лице отца. Какие бы коварные сделки он ни планировал с этим новым договором, он больше не имел власти. Он совершил роковую ошибку, любя своих детей – по крайней мере, Ладу – достаточно сильно для того, чтобы их смогли использовать против него.

Любовь и жизнь – это то, что в погоне за властью может быть даровано и отнято в мгновение ока. Отказаться от своей жизни она не могла. А вот от любви…

Лада отпустила руку Раду.

Она отодвинулась от него на шаг и наблюдала, как садовник завершил свою работу.

***

Лада ненавидела себя за то, что любила поесть. Изысканные мясные блюда, сдобренные обжигающими специями, жареные овощи, свежие фрукты – каждый кусочек, которым она наслаждалась, ощущался как измена. Она должна скучать по всему, что было в Валахии. Она должна ненавидеть все, что есть в Эдирне.

Но – ох! – какими же сладкими были фрукты! Должно быть, в ней все же оставалось что-то от Евы.

Здешняя одежда тоже была необыкновенного качества. Легкое платье энтари надевали поверх струящихся юбок и тканых туник. Все наряды были яркими и мягкими и почти не сковывали движений, в отличие от фасонов в Тырговиште. В этой одежде было проще двигаться. В ней было легче дышать.

Дышать здесь должно было быть труднее, ведь этот воздух вдыхали ее враги. Лада сопротивлялась, как могла: носила волосы распущенными, а не элегантно прикрытыми, как было принято, продолжала обуваться в свои сапоги из Валахии и никогда не снимала с шеи драгоценный крошечный мешочек, держа его возле сердца.

Никакие яства и наряды не могли заменить того, что она оставила в Валахии, и она не собиралась забывать свою страну.

Она пробиралась сквозь чащу дат, повторяя их так громко, как только могла, чтобы помешать учителю. В этот момент он объяснял им военную структуру империи. Это было куда лучше религиозных тем, но все же довольно нудно.

– А чем спаги отличаются от янычар? – на лбу Раду от усердия выступили морщины. Он всеми силами пытался разобраться с поступающей информацией.

Наставник явно скучал. Он всегда выглядел либо скучающим, либо озлобленным. Это было единственное, что, по мнению Лады, их объединяло.

– Сипахи – это местные гарнизоны, граждане Османской империи. Это не регулярные войска. Их вызывают, когда мы в них нуждаемся. Местные вали маленьких областей или беи крупных городов руководят ими, как назначено султаном. Янычары – это регулярные войска; их единственная роль – быть солдатами.

– Рабами, – поправила Лада.

– Им дают образование, им платят, их тренируют, и они – лучшие в мире воины.

– Рабы, – повторила Лада, не меняя интонации. Раду заерзал рядом с ней, но она на него не смотрела.

– Янычары могут подняться до ослепительных высот. Выдающихся воинов мы признаем и награждаем. Некоторые янычары даже становятся беями. Как Искандер-бей, который… – наставник умолк, как будто ощутив во рту неприятный вкус.

Лада села ровно, наконец-то заинтригованная.

– Кто такой Искандер-бей?

– Это плохой пример. Я совсем забыл о последних событиях. Он был фаворитом султана, его повысили до бея и передали ему город Крую в Албании, на его родине. Но с тех пор… он отказывался сотрудничать. Это глубочайшее предательство и очень постыдный поступок.

Лада рассмеялась:

– То есть ваш султан выучил его и натренировал, а теперь он использует эти знания для борьбы с вами? По-моему, он – замечательный пример.

Их наставник с выражением отвращения на лице откинулся на стуле и уставился на Ладу. Раду нервно игрался с пером.

– Давайте продолжим. Повторите пять столпов ислама.

– Нет. Мне очень нравится эта тема. Я хочу узнать больше об Искандер-бее.

Наставник достал деревянный прут и угрожающе хлестнул им себя по ноге. Руки Лады были бордовыми от ушибов и желтыми в тех местах, которые еще не были покрыты свежими синяками. Несомненно, это было ненадолго. Она откинулась назад и томно потянулась.

– Похоже, нам следует зайти в темницу, – прорычал наставник.

– Похоже, следует. – В дополнение к просмотру публичных казней наставник часто водил Ладу и Раду в тюрьмы и камеры для пыток. В сырых и душных коридорах казематов они проводили едва ли не больше времени, чем в своих комнатах.

Раду постоянно болел. Под запавшими глазами темнели тени. Он почти ничего не ел, и его мучили кошмары.

Лада от таких зрелищ не страдала. Иногда она давала знать своим учителям, когда тот или иной метод пытки оказывался менее эффективным, чем остальные. Наставники скрежетали зубами и шептались, что у нее нет души.

У нее была душа. По крайней мере, она была в этом уверена. Но в первый же день, глядя на главного садовника, она научилась смотреть на людей так, как это делал султан. Как на предметы. Их можно было толкать, тащить, кормить и мучить голодом, пускать им кровь и убивать самыми разными способами, в зависимости от того, какой тип власти ты хочешь использовать или приобрести. Порой какие-то образы – глаза на грязном, искаженном яростью лице, глаза, глядящие на нее в упор или пара ног, слишком маленьких для того, чтобы принадлежать взрослому, торчащая из темного угла, – производили на нее впечатление. Мучали ее и не отпускали. Проникали за шторы, которые она плотно задернула над этой частью своего разума.