Нашествие - Тимур Максютов Страница 16

– Так не поверят, княже, – виновато сказал Сморода.

– А ты скажи так, чтобы поверили! Персам из казны оплати сгоревшие товары. Вдвойне! Тогда промолчат. И всем купцам, кто сегодня корабли потерял.

– Это же какие расходы! – возмутился Сморода.

Дмитрий наклонился, зашипел в закопчённое лицо:

– Ты, толстый дурак, совсем от жадности сбрендил? Дальше брюха своего не видишь? Не пойдут караваны новым путём – в десять раз потеряем. В сто!

Сморода не обиделся: задумался на секунду, вздохнул:

– Оно верно, Дмитрий Тимофеевич. Твоя правда. Сделаю, как велено.

Князь смотрел на догорающий причал. Кто же такую подлость устроил?

Обернулся на шум: Жук в одном исподнем, зато обутый и с мечом в руке, тащил за шиворот человека со связанными руками. Подвёл, швырнул на землю, прижал сапогом.

– Вот, княже. Мои ребята его взяли. Он уже челнок на воду спустил, собака. Ещё бы минута – ушёл бы.

Пойманный поднял разбитое лицо. Сплюнул чёрным сгустком, скривился:

– Князь-батюшка, уйми ты своих псов. Я – приказчик суздальского купца, приплывал на новый городок посмотреть. Славно придумано, хорошо сделано. Передам хозяину – можно торговать, кораблики присылать…

– Врёт, гад, – уверенно сказал Жук, – приказчик он, как же. Отмахивался веслом ловко, что копьём. Нашему врезал так, что тот лежит в холодке, очухивается.

– Так я подумал: мол, тати напали. Ограбить меня, сироту бессильного, хотят, – запричитал суздалец.

– Оружие было при нём? – спросил Дмитрий.

– Да откуда, батюшка? – заскулил пленник. – Говорю же – безобидный я, торговец простой.

– Не было оружия, – неохотно подтвердил Жук, – на берегу пошарили, в челноке – пусто.

– Ошибка вышла у вас, преславные добришевцы! Нехорошо так-то, не по-христиански, слабого человека забижать…

– Заткнись, – сказал Дмитрий тихо, но так, что холодом обдало, – лучше поясни мне, слабый человек, ты чего же из самого Суздаля, в дальний опасный путь, и без оружия отправился, а? Ни дубины, ни кистеня? Где нож твой?

Пленник молчал.

– Нож твой где, спрашиваю? Веревку перерезать или весло подправить понадобится – ты чем это делать будешь? Зубами грызть?

– Так потерял я нож, батюшка. В воду выронил. Неуклюжий я, с детства падучей маюсь, – забормотал суздалец, – руки дрожат.

– Не выронил. Выбросил. Только сначала им нашего товарища зарезал, – сказал князь, – чтобы не мешал причал поджигать

– Наговариваете вы на меня, батюшка-князь. Нехорошо.

Дмитрий наклонился. Ткнул в черные пятна на рубахе:

– Это что у тебя? Масло земляное? Откуда?

Распрямился. Устало сказал Жуку:

– Всё, надоел он мне. Ты на кол сажать не разучился ещё? Не забыл, как делается?

– Помню, как же, – ухмыльнулся Жук, – персы научили, добрая забава. Сделаю мастерски: помрёт не сразу, дня три помучается. А то и четыре, если повезёт.

– Вот. Кол возьми потолще и конец закругли, чтобы не сразу до макушки прорвало.

– А как же. И маслицем смажу: поедет наш дружок медленно, да с удовольствием!

Суздалец крутил головой, глядя то на дружинника, то на князя: не шутят ли?

Понял: не шутят.

Запричитал:

– Всё расскажу, всё. На любые муки согласный: топите меня, голову рубите. Только не на кол.

– И ещё перекладинку можно сделать, небольшую, – мечтательно сказал князь, – на две ладони от кончика. Чтобы в брюхе зацепилась, за кишки.

– Хорошо придумано, княже, – одобрительно кивнул Жук, – жаль, слаб человек, нельзя дважды умучить. А то бы сварить его в котле.

– Ну, почему же нельзя? Можно. Недоварить если. Покипит пусть полчасика. Так только, чтобы покраснел, размягчился – и можно вынимать из котла.

– И тут уже – на кол! – подхватил Жук.

– Ироды! – завизжал суздалец. – Федька меня послал, Федька Кольцо. Слуга Юрия Всеволодовича, великого князя владимирского.

– Не понимаю я вас, – вступил в разговор Сморода, – почему в воде варить? В масле-то оно лучше, горячее! Я бочку масла не пожалею для такого случая. Ещё свинец можно расплавить – и в глотку ему, а после…

Пленник завыл. Вскочил на ноги и бросился на Дмитрия, метя головой в живот.

Молодой гридень, стоявший рядом с князем, среагировал мгновенно – шагнул навстречу и рубанул клинком.

Суздалец рухнул ничком, захлёбываясь кровью.

Дмитрий присел над дёргающимся в агонии телом. Сплюнул:

– Готов.

Зло сказал дружиннику:

– Куда полез? Кто тебя просил?

– Ну как же? – растерялся парень. – Тебя спасал, на помощь поспешил.

– Спешил он. Чип и Дейл, тля, – непонятно сказал Дмитрий, – и чего мне теперь? Кого Юрию Всеволодовичу предъявлять для доказательства?

– Да все мы хороши, – сказал Сморода, – довели суздальца. У него, видать, воображение богатое. А ты, гридень, всё верно сделал: князя спас, телом закрыл. Награду получишь.

Дмитрий разочарованно махнул рукой. Пошагал к берегу.

Жук схватил бороду в кулак. Пробормотал:

– Когда же владимирцы успокоятся да от нас отвяжутся?

– Когда-когда. Тогда, когда мы все сгорим синим пламенем, – сердито сказал боярин.

– И то верно, – вздохнул Жук.

* * *

Мягко шлёпают по лесной дороге копыта. Дремлют, покачиваются в сёдлах дружинники – третий день в пути, устали.

Лес переменчив: то светлый березняк, будто выбежали деревенские девки в белых сарафанах, в зелёных платочках, встречать добришевцев, да застеснялись в последний момент. Стоят, стройные, покачиваются, витязям кивают да в ладошки прыскают, смешливые. Перешёптываются: какой добрый молодец кому понравился.

А то черноствольные ели: высокие, до неба, свет закрывают. Тихо здесь, и ветер где-то вверху шумит, вниз спрыгнуть не решается. Мох бугрится, словно одеялом, еловые корни, укрывая; а по мху – кровавые капельки брусники, будто пробежал неведомый зверь, стрелой охотничьей раненный. Мрачно вокруг, загадочно.

Рома испуганно спросил:

– Тятя, а Баба Яга тут живёт?

– Она, сынок, у дороги-то не живёт, беспокойства не любит. Где-то в самой чаще избушка у неё.

– Значит, не съест нас?

– Конечно, не станет. За что нас есть?

– Ну-у, злая же она, – пояснил мальчик, – нянька рассказывала: мол, нечисть лесная, лешие да кикиморы, только и думают, как бы душу православную извести. А Баба Яга у них – за главную. Вот как маменька моя в Добрише, пока тебя в городе нету.