Феодал - Александр Громов Страница 16

Если, с одной стороны, ты не в силах всю – всю! – оставшуюся жизнь рыхлить поле с целью продления своего существования, а с другой стороны, лишен качеств, необходимых феодалу, – тогда да. Тогда только и остается, что сойти с ума. А с сумасшедшего какой спрос? Сумасшедший мог пройти мимо оазиса просто потому, что оазис чем-то ему не понравился.

Фома не любил вспоминать, как сам едва не свихнулся поначалу. И наверняка со временем впал бы в безумие, если бы бушмен Нсуэ не увидел в нем коллегу и возможного преемника. Само собой, бушмен думал главным образом о том, чтобы облегчить себе жизнь, обзаведясь толковым помощником, при том, что собираемого оброка худо-бедно хватало на двоих. Если бы не хватало…

Впрочем, какая разница, о чем он там думал; главное – спас и выучил.

– Как-нибудь я свожу вас в одну лощину, – мрачно пообещал Фома. – Место как место, ничего особенного. Голый камень. Ни кустика. Даже ловушек не очень много. Но там я нашел с десяток скелетов. Человеческих. В двух черепах дырки – людям стреляли в затылок. У остальных рассечены шейные позвонки. Их ставили на колени и рубили головы.

Георгий Сергеевич всплеснул руками:

– Ну вот! Разве это не наглядное доказательство того, что и так очевидно: в давние архаичные времена шел социальный поиск, а разве он когда-нибудь обходится без крови?

– Не доказательство, – отрезал Фома. – Насчет давних времен – никакое не доказательство. Кости были сравнительно свежие… Пожалуйста, повремените с возражениями! Я, как и вы, не могильщик из «Гамлета» и не могу сказать, сколько лет продержится покойник. Я также не археолог, и у меня нет аппаратуры для радиоуглеродного анализа. Кроме того, не исключено, что период полураспада элементов здесь определяется прихотью Плоскости. Я просто не успел вам сказать, что внутри одного из черепов я нашел сплющенную пулю. Кажется, револьверную. Полуоболочечную, с мягкой головкой.

– Вижу, куда вы клоните, – улыбнулся Георгий Сергеевич. – Игорь, друг мой! Но разве револьвер и патроны к нему не могли оказаться настоящими, с Земли, а не эфемерными?

– Так я поначалу и подумал. Но на всякий случай вытряс эту пулю из черепа и взял с собой. Долго хранил. В тряпочке. А в один прекрасный день пуля рассыпалась в пыль. Вот так-то. Она была эфемерной.

Теперь настало время кивать Георгию Сергеевичу:

– Понятно… Гм… Как вы думаете, сколько примерно лет назад могла состояться эта… расправа? Хотя, знаете ли, годы здесь понятие относительное, лично я во времени слабо ориентируюсь…

– Не беспокойтесь, я ориентируюсь, – ответил Фома. – Эфемерный предмет с массой револьверного патрона по идее должен существовать лет пятнадцать-двадцать. В самом крайнем случае – тридцать. Вот вам и «архаичные времена».

Ему очень не хотелось огорчать Георгия Сергеевича. Впрочем, напросился – получи. Прекраснодушная вера в светлый разум еще никого до добра не доводила. Ишь ты – оптимум ему достигнут! На века! А ведь сам только что говорил: человек, мол, так устроен… Можно ли не знать, как устроен человек? Предполагай худшее и не ошибешься.

О том, что он сам много раз опрометчиво предполагал лучшее, Фома старался не вспоминать. В споре с идеалистом скептик всегда на коне и может снисходительно похлопать оппонента по плечу с высоты конского крупа.

– Давайте пить чай, – сказал Георгий Сергеевич.

Какое-то время они пили чай и ели оладьи. Фома старался не слишком налегать на еду – в конце концов, он-то легко мог подзаправиться у любого хуторянина, чего никак не мог Георгий Сергеевич.

Фома слушал родник. Струйка обжигающе-ледяной пресной воды била из трещины скального выхода с плоской вершиной и весело журчала в бочажке под скалой. Мирное, убаюкивающее журчание… то есть убаюкивающее уставших, а отдохнувших и сытых настраивающее на философский лад. Хибара-развалюха гордо занимала вершину скального выхода. Кто-то в незапамятные времена выдолбил удобные ступени к роднику, но о том, кто это был, не мог ничего сказать и бушмен Нсуэ. Этот никчемный в смысле прокорма оазис долгие годы пустовал, пока Фома не поселил в нем старого учителя. Все равно феодалу не съесть всей собираемой десятины. Феодал может позволить себе держать нахлебника.

Одного. Достойного. И не совсем даром, а в обмен на беседы, удерживающие от тьмы безумия. Не только хуторяне сходят с ума.

Феодалы – тоже. Только не так часто. Феодал нужен крестьянам – он зримо ощущает это, наведываясь в каждый оазис, забирая оброк и даря радость общения. Он и нужную вещь принесет, и снабдит свежими новостями, и утолит тягу хуторянина к посиделкам на завалинке. С этой стороны все прекрасно. Но пройдет время, и однажды феодал задаст себе полный простительного эгоизма вопрос: а нужна ли ему такая жизнь? Не крестьянам, а ему самому? Разве он раб, разве он заведенный механизм, чтобы вечно кружить по ничтожному участку Плоскости, уворачиваясь от ловушек?

Безумие не берется из ничего – оно рождается от неотвязных поисков смысла существования.

Фома слушал родник.

Сейчас он не думал о том, откуда на Плоскости берется вода, если здесь неведомы дожди и снег, и куда пропадает испаряющаяся влага. Дивиться каждой несуразности – мозги не жалеть. Он просто слушал журчание воды.

Такое знакомое. Из детства. Первый загородный поход с родителями – не поход даже, а так, пикничок, но с ночевкой в палатке близ чистого ключа. И на Земле, и на Плоскости вода журчит одинаково.

– А вы знаете, это только кажется, что к Плоскости неприменимы законы логики, – сказал вдруг Георгий Сергеевич. – К ней неприменимы только наши привычные, земные понятия о логике, да и то не всегда. Когда речь идет о людях, кое-что можно уверенно прогнозировать.

Да? Фома кольнул собеседника ироническим взглядом и сразу отвел глаза, чтобы Георгий Сергеевич не заметил чего и не обиделся. То-то он сам удачно прогнозирует поведение людей! Оракул какой.

– Но и сама Плоскость отчасти поддается логическому анализу, – продолжил ничего не заметивший Георгий Сергеевич. – Кое-что нам о ней все-таки известно, и это «кое-что» уже может служить основанием для дальнейших умозаключений. Итак, что мы знаем? Во-первых, Плоскость не является частью знакомой нам с детства Вселенной с ее звездами, галактиками, темной материей и космической пустотой. Данный тезис можно считать доказанным. Я не знаю ни одного закона природы, который не нарушался бы здесь хотя бы эпизодически. Следовательно – иная вселенная. Логично предположить, что она возникла в момент Большого взрыва одновременно с многими иными вселенными. Пусть так. Далее: ниоткуда не следует, что во всех вселенных действуют одни и те же законы физики, и я уже не говорю о мировых константах. Тем не менее законы, каковы бы они ни были, должны выполняться. А что у нас? Вселенная-уродец с законами, не обязательными к исполнению. Нам в некотором роде «повезло». Возможно, среди бесчисленных вселенных только одна такая и есть… Игорь, друг мой, вы уже улавливаете, куда я клоню?

– Не очень, – ответил Фома. – Но вы продолжайте, продолжайте. Я пойму. Насчет иной вселенной – это очень старая мысль.