Грозовой Сумрак - Елена Самойлова Страница 16

– Странные вы… Вместо совести – сердце Холма, вместо души – искра магии, вместо дома – отрезок времени. Я не могу понять…

– Как и я не могу понять людей, у которых вместо совести кошель с золотом, души не видно за священными книгами, а в доме, где они живут, никогда не было любви.

– Не все люди такие! – Маг сел, глядя на меня с возмущением во взгляде, таким искренним, что я невольно подивилась. Каким же надо быть, чтобы с такой уверенностью отрицать очевидное, чтобы сохранить веру в лучшее и не замечать того безразличия, что все чаще холодной змеей вползает в людские сердца, превращая их в камень без помощи магии фей? – Если бы все было так, как ты говоришь, разве встали бы зимние ши-дани на защиту людей более двух веков назад, разве проливали бы свою кровь, защищая детей человеческих, ожидая подмоги?

– А кто сказал, что зимние защищали людей? – тихо спросила я, отводя взгляд от Кармайкла и устремляя его на зеркальную гладь воды, на которой плавал одинокий ярко-красный лист. – Сумерки наступали на Алгорские холмы, и зимние защищали свой дом и свою землю, как поступил бы любой народ, которому дорого место, где он родился и жил. Люди… они просто оказались под нашей защитой, как и каждый зверь Алгорских холмов, каждое дерево и каждый акр земли. И не людской подмоги они ждали. Они всего лишь тянули время, дожидаясь, пока хранитель древа королей войдет в полную силу.

– Но так не бывает! – Маг неожиданно крепко ухватил меня за плечо, разворачивая лицом к себе и заглядывая мне в глаза, словно надеясь увидеть там ложь, одновременно страшась найти доказательство правдивости моих слов. – Не может один ши-дани победить, запечатать Сумерки! Ведь выпустить на волю всегда проще, чем загнать обратно, а даже для высвобождения Сумерек потребовались силы двух фаэриэ и огромная кровавая жертва!

– «Лишь тот, кто не принят ни адом, ни раем, в чьей свите чужие грехи и пороки…» Из вашей легенды строчка, я не ошибаюсь? – Я поднялась с мягкого и уютного лиственного ковра, простерла руки перед собой, словно оглаживая медленно поднимающийся над озерцом туман, который становился все гуще, окутывал, словно одеяло, принося с собой запах пожарища, душный, тяжелый.

Ты желал увидеть, как Сумерки пришли в Алгорские холмы, не так ли, Кармайкл из Вортигерна? Теперь смотри и не смей отворачиваться, если желаешь запомнить все до мельчайших деталей, желаешь понять, как это было.

Только не жалуйся потом на плохие сны, милый мой мальчик…

Из туманных извивов вырвалось странное существо с зеленоватой кожей, тонкими, по-паучьи длинными конечностями и небольшими стрекозиными крылышками, трепещущими при каждом движении сильфиды. Плюньте в лицо тому, кто возьмется утверждать, что сильфы – это прекрасные облачные девы, что парят в небесной выси и вызывают дождь, потому что призрачное существо из Сумерек, бродящее по берегу озера и не осмеливающееся приближаться к древу королей, сложно было назвать даже человекоподобным. Единственное, в чем не солгала человеческая легенда о сильфах, – так это об их дурном характере, меняющемся так же быстро, как погода на берегу северного моря.

Сильфида повернула в нашу сторону уродливое лицо, половину которого занимали огромные глаза, обезображенные бельмами, и негромко заверещала -так может кричать обычная лесная птица, сидящая где-нибудь на ветке дерева среди густой листвы. И не поймешь ведь в чем дело, пока сильфида не свалится тебе на голову.

– Оно нас видит? – негромко спросил Кармайкл, присматривающийся к странному существу из Сумерек так пристально, словно хотел запомнить и потом суметь выделить среди точно таких же.

– Да. – Я положила ладонь на плечо мага, не давая тому подняться. – Существа из Сумерек могут нас видеть и слышать, но, к счастью, они в большинстве своем сейчас не могут нанести нам какой-либо вред.

– В большинстве своем?

– У сильфид недостаточно силы по эту сторону Сумерек, чтобы дотянуться до нас здесь и сейчас, – покачала головой я, наблюдая за тем, как из густых извивов тумана выскальзывает целый рой разноцветных сильфов, еще крошечных, милых и больше напоминавших весенниц в Бельтайн, чем сумеречных тварей.

– Они мне не кажутся страшными… А ведь должны пугать, ведь так?

– Чем меньше знаешь, тем крепче спишь, – вздохнула я, убирая ладонь с плеча Кармайкла, позволяя ему встать. – Сильфы пекут хлеб из костяной муки. Мне следует объяснять, чьи это кости, или сам догадаешься?

Он слегка побледнел и покачал головой, по-новому взглянув на кажущуюся безобидной стайку «духов ветра». И правильно, потому что кажущаяся мирной картина изменилась сразу же, как только на поляне появился призрак пожилой женщины, несущей на спине вязанку хвороста. Крестьянка из долины, что решилась подняться на западный Холм для того, чтобы набрать хвороста, зачарованно смотрела на мельтешащие разноцветные огонечки с таким выражением лица, будто бы ей показывали нечто совершенно прекрасное. Ожившую мечту, которая жарким огнем горела в ее сердце во времена молодости, но постепенно гасла вместе с уходящими в никуда годами, проведенными в труде и заботах – вначале о муже, а потом и о многочисленных детях.

Она улыбалась со слезами радости на глазах, глядя на мельтешащих перед ее взором сильфов, совершенно счастливая.

Улыбалась, даже когда крошечные человечки начали грызть ее натруженные пальцы мелкими, но удивительно острыми зубами, смеялась, когда вязанка упала наземь и рассыпалась, потому что не было у женщины больше рук, чтобы ее удерживать…

Каюсь, я отвела взгляд первой.

Смотреть на чужую боль, пусть даже давно прошедшую, было тяжело. Я не нуждалась в подобных уроках, чтобы понимать, на что способны Сумерки. Кармайклу же, как мне показалось, именно такого урока и недоставало.

Маг тоже не смог досмотреть все до конца, и когда он повернулся ко мне, его лицо было белым, как простыня, на лбу крупными бисеринами выступили капли пота, а расширенные от потрясения зеленые глаза казались еще ярче, чем на самом деле. Он «сломался», когда женщина упала навзничь и уже не смеялась, и единственными звуками остались лишь шум ветра в кронах деревьев да шорох сотен маленьких крылышек, которые, к счастью, заглушали звуки трапезы сильфов.

– Госпожа моя светлая… – Кармайкл упал на колени и обнял меня за пояс, утыкаясь лицом мне в живот и бормоча что-то бессвязное, неразборчивое. Я повела рукой в воздухе, словно перелистывая страницу невидимой книги, и плотная завеса тумана прошедшего дня скрыла и сильфов, и их жертву.

Тихо-тихо стало в моей Осенней роще – лишь шелестит мелкий дождь, падая на лиственный ковер. Светлая, умиротворяющая тишина.

Вместе с туманом, что рассеялся над озером, пропал и душный запах пожарищ, и тревожное, гнетущее ощущение чего-то дурного, затаившегося в каждой тени, в каждом подозрительном шорохе.

Рыжеволосый маг, так напоминавший мне не то утерянного брата, не то так и не рожденного сына, наконец-то успокоился, его плечи перестали вздрагивать от едва сдерживаемых слез, но он так и не разомкнул объятия, цепляясь за меня, как ребенок цепляется за мать. С нерушимой, искренней верой в то, что, пока мама рядом, ничего плохое даже близко не сможет подобраться. Не страшны ни воображаемые чудовища, вылезающие из-под кровати по ночам, ни всамделишные волки, что воют в лесу за окном зимней ночью. Словно передо мной находился не обремененный Условиями взрослый человек, уже мужчина, а тот самый маленький мальчик, что замерзал насмерть в холодном осеннем лесу на склоне Алгорского холма.