Жестко и быстро - Владимир Пекальчук Страница 16

— И вы, дедушка, решили вставить палки в колеса Вольфару?

— Сообразительный малый, — расцвел Александр Тимофеевич, — такую возможность грех не использовать.

— Спасибо на добром слове, но вы второй раз наступаете на одни и те же грабли, — сказал я, — а именно — забываете спросить мое мнение. Увы и ах — но вы не получите ни акций, ни предприятия, все это останется у дяди Вольфара, а я просто договорюсь с ним о выплате компенсации.

Вот тут деда слегка подвел его великолепный самоконтроль. Он забарабанил пальцами по столу, и я мог только догадываться, какая буря клокочет под маской видимого спокойствия. Шутка ли — нахальный бесправный «младший» после своего словесного демарша вздумал еще и на деле поперек воли главы Дома пойти.

— И чем же ты аргументируешь такое свое решение, Реджинальд? — несколько помрачнев, спросил дед.

— Аргументы? Пожалуйста. Если смысл моего включения в ваш Дом был именно в акциях, то не дать вам их — простейший путь на волю. Это раз. Я не испытываю ненависти к дяде Вольфару и не намерен усложнять ему жизнь — это два. И третье — повторюсь, я не считаю вас родней, не рад, что вы запоздало заявили на меня свои права, и не намерен ни в чем сотрудничать ни с вами лично, ни с вашим Домом, если это не будет совпадать с моими собственными интересами. И если вдруг вы подумывали о церемонии присяги — даже не надейтесь. Я вам ни за что не присягну. Так что, давайте уж начистоту, плюс одна запись в геральдическом реестре боевых магов будет стоить вам совершенно нелояльного члена в Доме, который обязательно вставит вам палку при первой же возможности в колесо или куда уж получится. Ввиду всего сказанного — может, вы откажетесь от прав на меня и мы разойдемся по-человечески?

Взгляд деда метал молнии почти в прямом смысле слова, но голос прозвучал почти весело:

— Ба, Реджи, да ты никак войну объявить решил? От недостатка самоуверенности в организме ты точно не умрешь.

— Мои силы, может, и невелики, но в пустыне я научился кое-чему. Как не сдаваться.

— Реджинальд, — вмешался Петр Николаевич, — я верно понимаю, что вы вините Александра Тимофеевича в невмешательстве в суд и следствие?

— Виню? Ни в коем случае. Просто понял, что он мне не родной человек. Ну а какой может быть спрос с чужого?

— Тут вы не правы. Можем прямо сейчас поехать в мой кабинет — там в ящике стола лежат копии всех документов по вашему делу. Я и моя команда по распоряжению Александра Тимофеевича следили за процессом от и до, выискивали любые зацепки. Но взглянем правде в глаза — против вас были все улики. Масса. Там без Божьего суда при любом раскладе не получилось бы обойтись, даже церберы-крючкотворы могли бы только затянуть дело, но не изменить итог. Так что вмешательство наше ничем бы не помогло, только лишние осложнения.

Я пожал плечами.

— Бесполезный или нет, но это был бы поступок родни. Вы, Александр Тимофеевич, и ваши сыновья — вот три главных человека в этом Доме, каждый мог бы повлиять на остальных и заступиться за меня. Никто не заступился. Какая вы после этого родня? Так что даже если моя нелояльность Дому еще может каким-то образом пройти, например, если я женюсь на кузине Анне — сугубо умозрительно, конечно, ведь вы же ни за что не отдадите ее, прогрессирующий четвертый уровень, за безродного неудачника вроде меня, которого и так считаете своей собственностью, — то вы трое все равно останетесь мне чужими. Даже будь вы мне родней по линии жены — я никогда не забуду, как меня бросили умирать в пустыне. И потому акции я вам не отдам.

— Вообще-то я собирался их у тебя купить.

— Тогда пункт номер три не актуален. Но первый и второй никуда не делись, потому — не продается.

В этот момент шеф СБ откинулся на спинку кресла и издал смешок:

— Что ж, мне остается только вернуться в офис и уволить пяток дилетантов…

— Это кого же?

— Спецов наших штатных, которые составляли на вас психологическую модель… Она разительно отличается от того человека, которого я вижу. Диаметрально причем.

Я пожал плечами:

— Не их вина. Малыш Реджи, на которого они составили модель, умер в пустыне. Я совершенно другой человек, что вы сами и заметили. Так что, дедушка? Разговор закончен и я могу удалиться? В свои комнаты или вообще из поместья?

Дед внезапно тяжело вздохнул.

— Да, давно я так не лажал, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Зря я вообще начал разговор про эти чертовы акции… В общем, не они были главной темой для беседы…

— И что же в таком случае?

— Томас Рэмм. Точнее, его смерть. А еще точнее — его убийца. Преступник — тот, кому это выгодно, и мы с Петром Николаичем уже голову сломали, пытаясь понять, кому и в чем была эта выгода.

Я скептически покачал головой:

— Все, что я знал, — рассказал следователям, и не один раз. А Петр Николаевич вроде как копии в своем столе держит. Без понятия, что тут еще прибавить.

— Об этом чуть позже… Господин Уэйн, надо думать, ваши предполагаемые обязанности внезапно… испарились, так что…

— Секундочку, — вмешался я, — обязанности остались, ведь вам по-прежнему необходимо добиться от моего дяди согласия вернуть акции в мою собственность. Правда, я это сделаю, скорее всего, раньше вас, но официальный ход делу дать надо.

— Будет сделано, — кивнул тот.

— Премного благодарен. У меня все в таком случае.

Дед сделал знак дежурящему внутри дома слуге, тот немедленно вышел на балкон.

— Иван, проводи господина Уэйна в буфет и должным образом угости, а потом распорядись, чтобы его отвезли домой или куда ему будет угодно.

— Слушаюсь.

Душеприказчик откланялся, поблагодарил за гостеприимство и ушел, на балконе мы остались втроем.

Шеф СБ прокашлялся.

— Итак. В смерти Томаса была определенная выгода многим людям, каждому своя, в том числе и вам, но потенциальные проблемы в виде обвинения и суда заведомо перекрывали тот плюс, что он перестал бы вас изводить. Однако я могу с ходу назвать по меньшей мере четырех человек, которым смерть Томаса Рэмма весьма выгодна.

— Дайте угадаю… Его мачеха, тетя Маргарет, — без сомнения, но остальные…

— Ваши двоюродные сестры, его единокровные. Им выгода почти та же, что и их матери.

Я недоверчиво покосился на него:

— Лина и Мина? Убийцы? По-моему, вам все же стоит кого-то уволить, потому что сестрички вряд ли могли бы убить.

— А я и не утверждал, что они убийцы. Просто сообщил, что у них была прямая выгода в смерти старшего брата, и знаю, что они технически могли бы осуществить убийство Томаса, подставив вас.

— Глупость, если честно. Вас послушать — так Дом Рэммов прямо кишит людьми, способными убить одного родственника и подставить другого… Лина и Мина — из тех людей, которые на холодный расчет не способны, они больше эмоциями думают, так сказать… Они никогда не ссорились с Томасом, Томас их не обижал. Да, они к нему горячей любви не испытывали, как и ко мне, но убийство?!