Врата Небес - Антон Карелин Страница 16

Кроме того, наместник императора в Дэртаре, управляющий делами столицы, целиком и полностью подчинялся Семье, и управление им перешло из рук забросившего дела Эйрканна в быстрые и цепкие руки Катарины.

В распоряжении и принца, и принцессы были серьезные власть и мощь, несмотря на то, что к реальной государственной власти они доступа пока не имели. Деньги, предоставляемые им ежегодно, были огромны, хотя брату и сестре их постоянно не хватало; на содержание императорского аппарата Эйрканна Среброокого уходило в десятки, сотни раз больше — Вельх понимал, что даже представить себе не может, сколько точно… Но не только и не столько деньги давали принцу и принцессе власть.

Нет, оба они были легендами в тени своего легендарного отца.

Кто в годы черные, полные смертельной опасности и безнадежного отчаяния собрал вместе всех, способных, объединившись, стать щитом на пути Нашествия Орды? Кто сплотил и возглавил и разрозненные армии, и независимых, презираемых и ненавидимых всеми магов? Кто призвал жрецов Элис, Радана и Лиина встать в ряды Объединенного Светлого Воинства, чтобы защитить жителей южных королевств от накатывающихся с севера жестоких орочьих войск? Чье заклинательное могущество и чей полководческий гений привели к блистательной победе над превосходящими силами Орков?..

И кто, обладая невиданным доселе государственным могуществом, имеющий в своем подчинении и магов, и армию, и политиков, и аристократов, смог отказаться практически от всего, организуя идеальную для тех времен систему управления, — монархию без законотворческой власти, но с привилегиями раздачи земель, патентов и званий, Совет, творящий и ниспровергающий Законы Империи, и ОСВ, воинскую структуру, включающую в себя независимый Конклав Магов и объединяющую в единую, взаимосвязанную военную сеть даже те государства, которые официально в Империю не входят?

Без раздумий вышедший на поединок с предводителем Орков, гигантом в черной, испещренной рунами броне, и повергнувший его в считанные мгновения; в одиночку отправившийся освобождать несколько сотен, попавших к Оркам в плен, самолично обратившийся к Богам, прося за ушедших в посмертие бойцов, и вызвавший их Ответ, взявший с Великих обещание предупредить, если снова возникнет такая — всеобщая — опасность, сотворивший и отправивший в закат Серебряных Птиц, — кто мог быть более достойным воплощением черт легендарного героя?!

Его любили и в какой-то степени обожествляли, любили наивно и безмерно, все, начиная от беспринципных купцов и заканчивая жестокими наемниками. Ни в каком из несчастий он никогда не бывал виноват, в то время как за каждую удачу благодарили Богов и его; свет его личности распространялся на все пространство материка, когда он гостил то в одном, то в другом королевстве, герцогстве, княжестве, танстве, — и когда после его отъезда что-то в политике, управлении, законах и устоях государства менялось в лучшую сторону… да, это было, словно значок гильдии, как клеймо настоящего Мастера.

Его по-настоящему любили: никто, даже эльфы, не осмеливались называть его именем детей. В Империи был один лишь Эйрканн…

…А в последние пять лет, когда после смерти матери и жены он отдалился от света и людей, от управления и знати, от магов и жрецов, вся без остатка, эта невостребованная любовь переплеснулась на брата и сестру.

Лучезарные, долгие в своем взрослении эльфы-дети, которые росли вот уже на протяжении сорока с лишним лет, всегда красивые и напоминающие людям о Высоких матери и отце, они часто становились центрами народного ликования. Никакой серьезный праздник, по крайней мере в столице, без них не обходился.

И вот теперь, взволнованные, обеспокоенные судьбой Империи, уже около трех лет люди ждали, когда наступит день совершеннолетия принцессы, когда она сможет вступить в наследие, и вновь будут оживлены сотни традиций, привычек и разнообразных предприятий, которые своим бездействием похоронил Печальный Эйрканн.

К неотвратимо близящемуся Дню рождения инфанты готовилась без преувеличения вся Империя. Инфанта была умна, более красива, более мила и открыта, чем брат, и, кроме всего прочего, она была женщиной. Ее любили сильнее, чем мрачноватого, уже давно не занимающегося общественными делами Краэнна. Кроме того, Катарина всегда была прозорлива, и, однажды получив власть, больше ее не упустит.

Вельх точно знал: когда пройдет два года, и принцу также исполнится пятьдесят, вопроса о переходе власти даже не возникнет.

Оттого, наверное, Краэнн пытался прибегнуть к средству воистину опасному и крайнему — опорочить принцессу, собрать бывших ее отвергнутых любовников, над которыми она поиздевалась всласть… и которые остались после этого в живых, и заставить их говорить перед божественным Ликом Справедливости, чтобы все видели, что они не лгут; навсегда опорочить принцессу, даже сознавая, что ответный удар, в котором будут раскрыты все тайные увлечения его самого, не заставит себя ждать, и от порочности обоих наследников волна шока прокатится по всем странам Империи…

Даниэль, последний из любовников принцессы, был первейшим из тех, кто мог бы опорочить ее, — но с привлечением юноши на сторону Его Высочества следовало торопиться: за три месяца близости с ней он наверняка узнал слишком много тайн инфанты.

И Краэнн, и Вельх, и остальные люди принца хорошо понимали, что невольно проникшего в механизмы управления Дэртаром молодого аристократа уничтожат как можно скорее; вероятнее всего, его заставят организовать покушение на жизнь Катарины и убьют в ходе краткой Королевской Охоты — на сей раз она станет не игрушечной, как обычно в праздники Основания, а настоящей.

Вельх глубоко вздохнул, увидев открывшийся за поворотом знакомый ему изящный дом семьи Ферэлли, и, поправив перевязь, отяжеленную кинжалом и мечом, ускорил шаг.

Ограда растворилась перед ним, как перед носителем нашивок Золотого Дракона; быстрым уверенным шагом он вошел в сад и направился к открытой беседке, в глубине которой виднелся вход в просторную гостиную.

Никого из обитателей дома не было видно; Гленран понял, что Даниэль еще не успел преодолеть расстояние, отделяющее его дом от Дворца Инфанты.

— День добрый, воин, — услышав этот слабый, приветливый и слегка удивленный голос, Гленран повернулся и увидел Диану Ферэлли, в углу, в кресле, в тени буйно разросшегося плюща, — красивую пожилую женщину с добрыми спокойными глазами, в которых таились многолетние усталость и печаль. Он вспомнил, что мать Даниэля была чем-то неизлечимо больна.

Воин не успел удивиться отсутствию слуг и тому, что она здесь одна. Он поклонился, уже начиная говорить фразу приветствия, когда необыкновенно быстрое, молниеносное чувство опасности дернуло его тело и против воли бросило в сторону, в стремительный и яростный разворот.

Краем глаза Вельх увидел, как атакующая его едва различимая тень выбрасывает в ударе руку, вскинул навстречу свою — в отработанном, привычном движении — и успел блоком встретить касание, одновременно направляя свой кулак нападавшему в живот.

Мощный удар отбросил тень на несколько шагов назад, согнул ее, словно сломанную ветку, — но даже хрипя от боли и едва успевая разогнуться, атакующий неожиданно быстро метнулся вперед.