Инквизитор. Природа зверя - Надежда Попова Страница 16

– Вина доказана, – повторил Курт, отвернувшись от насупленных лиц. – Было совершено убийство, чему карой является смертная казнь.

– Вот и я ж говорю… – начал обрадованно староста и запнулся, когда майстер инквизитор потянул кинжал из ножен и коротким движением ударил лошадника в сердце.

В тишине, внезапно окружившей собрание, было, кажется, слышно, как редкие снежинки падают вниз, ломая лучи о снег под ногами. Отвернувшись от обвисшего в веревках убитого, Курт, не глядя по сторонам, медленно прошагал к своему жеребцу и забрал у помощника поводья.

– Меня зовут Курт Гессе, – отрекомендовался он, взбираясь в седло. – Следователь первого ранга. На случай, если спросят, кто велел отпеть и похоронить вашего лошадника, как положено. И учтите: я проверю.

– Проверишь? – усомнился Бруно, когда надежда на теплый очаг и горячую пищу осталась далеко позади. – Какой идиот послушается твоего приказа и потащится в эту глушь, которая, замечу, неизвестно как называется, чтобы потребовать доказательств погребения от старосты, чьего имени ты не спросил?

– Мне неинтересно, – отозвался Курт. – И без того всё сделают, как надо.

– Но сделал ли «как надо» ты? – не унимался помощник, и он раздраженно отмахнулся:

– Бруно, только не начинай. Надеюсь, даже твое неправдоподобное человеколюбие не станет утверждать, что я должен был волочить этого чудо-повара с собой, дабы передать местным властям для торжественного повешения. Кстати замечу, именно с точки зрения милосердия к оному и стоило бы задуматься над тем, что не слишком хороша идея умножать его страдания, терзая холодом и усталостью от пешего перехода, дабы так или иначе преподнести в конце пути петлю. Оправдания ему, как ты понимаешь, не светило б.

– Он был не в себе, – заметил помощник. – И как знать, насколько он был вменяем в момент совершения преступления. Помнится, когда речь шла о баронском сыне, ты обещал ему отдельную келью, лекарей и заботу; крестьянина же зарезал без колебаний.

– Значит, я лицеприятен… Бруно, есть все же разница между мальчишкой, мнящим себя потусторонней тварью, и человеком, полагающим, что жаркое из жены неплохая закуска к пиву. Он знал, что делал; и крышу ему подвинула, поверь, не измена супруги, а procedura, что воспоследовала за ее убиением. Как бы ни возненавидел он и ее, и своих приятелей, а все же – потрошение, нарезка, жарка… согласись, неподготовленному человеку может вдарить по мозгам… Интересно, а сам он это ел?..

– Господи, – покривился Бруно, ускорив шаг коня и выехав на корпус вперед, тем самым завершив разговор на долгие два часа, прерывая затянувшееся молчание лишь проклятьями в адрес присутствующего начальства и восхвалением курьерского отделения.

Снег меж тем усилился, редкие крупные хлопья словно бы ссохлись на ветру, обратившись в мелкие жесткие колючки, царапающие лицо, и руки под кожей перчаток свело до боли в суставах. Фельдрок уже спасал слабо; мороз отыскивал какие-то невидимые бреши в защите, пробираясь в малейшие складки и щели, леденя неподвижное в седле тело в буквальном смысле до самых костей, и лишь немного утешал тот факт, что ветер не бил прямо в лицо, поддувая чуть справа. Вскоре дорога стала едва видна уже в десяти шагах впереди, снег почти превратился в сплошную занавесь, завиваемую ветром, а кони стали возмущенно фыркать, мотая головой и отказываясь идти сквозь назревающую метель. Когда же при очередной остановке помощник ударил пятками в бока, понуждая своего жеребца шагать дальше, тот взбрыкнул задом, и Бруно, растерянно охнув, завалился набок, едва не угодив под копыта.

– Бог ты мой, – устало вздохнул Курт, следя за тем, как помощник садится в снегу, неуклюже поворачивая правую ногу. – Ты издеваешься. Почти шесть лет на службе – и все еще не научился держаться в седле?.. Или, может, просто лошади тебя не любят.

– Приятно, когда друга заботит твое самочувствие, – буркнул Бруно, осторожно поднимаясь, и ухватился за повод, едва не упав.

– Как ты? – с готовностью озаботился Курт. – Ничего не сломал?

– Подвернул ногу.

– Спасибо – снег, – кивнул он, с насмешкой пронаблюдав за тем, как помощник карабкается в седло, и двинулся дальше. – Nullum malum sine aliquo bono [6].

– Скажешь это, выкалывая изо льда мой труп.

– Боюсь, я и сам буду в том же льду, – возразил Курт уже серьезно, оглядываясь вокруг. – Начинает смеркаться; через час-полтора при такой погоде настанет полная мгла, если ненароком собьемся с дороги, заплутаем вконец. И теперь-то ее уже почти не видно. Вскоре придется остановиться. Или – если прибавим шагу, до темноты можем успеть вернуться.

– Надеешься, что те милые люди таки развели костер и дадут погреться?

– Забавно будет увидеть физиономию старосты при моем повторном явлении.

– Ты асоциален, – уверенно сообщил помощник, поморщась, когда ушибленная нога неловко шевельнулась в стремени; Курт отмахнулся:

– Наглая ложь. Я душа компании… Мы возвратимся. Если в ближайшее время не подвернется еще одна деревушка или, на худой конец, какое-никакое природное укрытие для ночлега. Я свято чту твое душевное равновесие, но придется потерпеть угрюмые рожи и косые взгляды ради возможности пережить ночь, не окоченев до утра. Еще полчаса, – приговорил он в ответ на кислую мину. – И возвращаемся.

Бруно не ответил, лишь вздохнув и попытавшись заставить коня шагать быстрее. Жеребец косился на седока через плечо, точно удивляясь тому, что не последовало праведной кары за столь своенравное поведение, и нервно прядал ушами, отфыркиваясь от летящих в морду снежинок. Снежинки оседали на гривах, на упряжи, смерзаясь от дыхания на ресницах и слепя, и когда в густеющих сумерках замелькали сквозь крапчато-белую пелену бледные огоньки, Курт поначалу счел это обманом зрения, мнимыми искорками в утомившихся за день глазах, не сразу поняв, что видит освещенные окна в темной туше какого-то строения чуть в стороне от тракта.

– Господь услышал твои молитвы, – заметил Курт, подстегнув жеребца, и без того зашагавшего бодрей при виде близящегося окончания пути.