Госпожа "Удачи" - Владимир Лещенко Страница 16

«Доней» (доченькой) меня ласково звал дедушка. Не московский (генерал-лейтенанта Образцова я почти не знала, тот умер еще до нашего переезда в белокаменную), а дед Гнат с Прикарпатья.

Пока отец служил на Украине, я практически по полгода жила у дедушки в селе Верховина, которое Гнат по старой привычке именовал Жабьим.

В начале шестидесятых село переименовали, но у старожилов новое название не прижилось.

«Верховина, – фыркали они. – Да тут, куда ни глянь, везде Верховина!»

Намекали на то, что «Верховина» – это народное название всей высокогорной зоны Украинских Карпат.

А вот Жабье хоть и не очень хорошо звучит, но имеет богатую историю. Первое упоминание о нем датируется 1424 годом. Существует предание, что первым поселенцем в долине реки Черный Черемош был некий Жабка, от которого село и получило название. Но все те же дотошные старики утверждали, что деревня была так чудно поименована из-за того, что в заболоченной долине реки водилось много жаб.

Более же всего бывшее Жабье славилось тем, что именно здесь в XVIII веке зародилось движение народных мстителей опрышков, среди которых самым знаменитым был Олекса Довбуш.

Сказки о доблестном герое, бывшем не только великим воином, но и могущественным чародеем, рассказывал мне дедушка долгими зимними ночами. Днем же, когда не было метели и лютого мороза, мы на пару бегали по горам на лыжах. Дед Гнат на больших, «взрослых», а я на «детских», маленьких.

Старик учил меня читать следы на снегу.

«Гляди, – говорит, – вон лисичка пробежала. А тут зайчик с зайчихой петляли».

«А это?» – тычу пальчиком я в большущую вмятину в насте.

«О-о, – пыхтя трубкой, делает страшное лицо старик, – то кабан-секач себе лежбище для ночевки готовил».

Я со страхом оглядываюсь вокруг. Вдруг сейчас вон из-за той смерички жуткий свин выскочит. Что тогда делать станем мы с дедулей? Ружья-то с собой не захватили.

«Не боись, доню, – лукаво усмехается в усы Гнат, – он уже далеченько отсюда убег. А коли б не сбежал, так все едино нам шкоды не наделал бы».

Я широко распахиваю глаза от удивления.

Как это? Чтоб огромная дикая зверюга да не причинила людям вреда?

«Слово заветное знать надобно, – поясняет дедушка, гладя меня по головке. – Для каждой животины свое. Скажешь его, а зверь как домашний делается, ручным стает».

«Ой, диду, не может быть!» – не верю я.

«Так что ж я, брешу, выходит?» – супит седые кустистые брови Гнат.

Вытащив трубку изо рта, он что-то шепчет вполголоса.

И вот с мохнатой ветки той самой елки-смерички на снег осторожно спускается рыжая белочка. Сложив лапки на груди, застывает на мгновение, опасливо зыркая на людей черными бусинками-глазами. Но когда старик достает из кармана кусочек печенюшки, припасенной им для внучки, смело летит вперед и доверчиво взбирается на Гнатово плечо.

«На, мелкая, угощайся», – добродушно кормит зверька с руки дед.

«И я, и я хочу!» – так громко воплю я, что испуганная белка едва не дает стрекача.

Гнат успокаивает трусишку и, наклоняясь к моему уху, шепчет заветное слово.

«Поняла?»

Я киваю и повторяю услышанное.

Белочка перебегает с дедового плеча на мое плечико.

«Угости ее», – отдает Гнат вторую половинку печеньки.

Оранжевые лапки с крохотными коготками берут из моих рук лакомый кусочек. Острые зубки впиваются в сладкое печеное тесто.

Я глажу гладкую спинку зверушки, осторожно играю с пушистым хвостиком.

«А еще, диду?! – горят азартом мои глаза. – Можно зайчика позвать?»

Однако старик качает головой.

«На сегодня хватит. Да и угощения подходящего я не захватил. Ты ж не любишь морковку?»

Тяжело вздыхаю. Да, морковку я не жалую. Терпеть не могу, когда мама по утрам пытается напоить меня «полезным» морковным соком, «чтоб щечки были такими же красными». Вот же досада.

«А если я буду морковку кушать? – осторожно любопытствую. – Тогда зайца позовем?»

«Тогда конечно, – пыхтит трубкой дед. – И зайца, и зайчиху».

«Ой, давай скорей домой возвращаться, – тороплю его. – Что-то так морковного сока захотелось».

Проводив белку, мы возвращаемся домой. По пути Гнат рассказывает мне, какие еще заветные слова бывают.

Оказывается, можно не только приманить зверя, но и отвадить его, защититься от особо опасной животины.

«Это какой? – интересуюсь. – Медведя, да? Или тигра?»

«Ну, тигры, положим, у нас не водятся. Но есть и другие твари…»

«Какие?»

«Да вот хотя бы песиголовцы».

«Песиголовцы? – удивляюсь. – Это ж еще кто такие?»

Дедушка открывал мне таинственный мир волшебных существ, которые когда-то водились, а иногда встречались и в нынешние дни в Карпатах: вовкулаков – людей, превращавшихся в полнолуние в волков, поветруль – девушек, умеющих летать и помогающих влюбленным, упырей – мертвецов, выходящих по ночам из могил, чтобы сосать человечью кровь, потерчат – душ детей, умерших некрещеными.

Среди них отчего-то особенно заинтересовали меня именно песиголовцы – могучее и коварное племя человекообразных существ с собачьими одноглазыми головами на плечах.

Историй о них Гнат знал очень много. И про то, как трое братьев, забравшись в дом песиголовца, сумели спастись, ослепив хозяина. И как храбрая девушка зарубила топором песиголовку, решившую на дармовщинку угоститься ее капустой.

«А те люди тоже заветные слова знали?» – спрашивала я.

«Нет, доню. Слова эти не всем знать и говорить можно. Только некоторым людям».

«Таким, как ты?»

«Эге ж, мольфарам».

«А маме?»

«И маме. Она тоже знает».

«А мне, – с замиранием сердечка вопрошала я, – мне можно?»

«И тебе, – с любовью смотрел на меня дед. – Ты ж нашей крови».

Да, дед часто рассказывал мне свои чудные истории и заставлял запоминать дивные и заковыристые слова. Смысла многих из них я не понимала, но Гнат говорил, что пока и не надо, главное знать и уметь правильно их произносить. Чтоб применить, если вдруг понадобится.

Это зимой.

Но куда больше любила я лето, когда кругом все пестрело буйством красок и мы с дедом ходили на реку Черный Черемош на рыбалку, выбирались в Карпатские горы, собирая на Пушкаре и Мазурке грибы, а на Синице и Белой Кобыле – ягоды, и, конечно же, повсюду – травы и корешки.