Оскверненная - Гленда Ларк Страница 16

– Сандвичи с говядиной, – сообщил он мне, когда я спустился на причал.

– Ты знаешь, что случилось? – спросил я, разуваясь. Я влез на полоз, опираясь на руки, чтобы сохранить равновесие, и уселся верхом. Это требует определенного искусства: полоз – не лодка и не каноэ; он, конечно, имеет сиденье и опоры для ног, но все же сидите вы поверх своего суденышка. Если войти в него, как вы входите в лодку, оно тотчас перевернется. Денни кивнул:

– Говорят, те голые люди все были птицами. Это правда?

– Повидимому. – Я повернулся, чтобы положить письма поверх своего завтрака, потом плотно закрыл крышку.

– Тут поработала дунмагия?

– Так мне сказали в Гильдии. – Я не стал рассказывать ему больше; он и так скоро услышит все сплетни, а уж ихто будет в избытке.

Я ожидал, что Денни убежит, как только я оттолкнусь от причала, но он остался, дожидаясь, когда я отправлюсь в путь. Я, вернувшись, обязательно отмечу это: наверняка ему нелегко было, не обращая внимания на то, что творилось в городе, спокойно заниматься своим делом.

Я снова бросил взгляд на часы на башне Гильдии. Еще пять минут… Я застегнул ремень на щиколотке и проверил, крепко ли привязан другой его конец к полозу; петлю, прикрепленную к веслу, я еще раньше надел на запястье. Всякий, кому случалось терять контакт с полозом или с веслом на полдороги – а мне пришлось раньше испытать и то и другое, – проявляет особую заботу о том, чтобы такое с ним больше не случилось. Те происшествия мне и вспоминать не хотелось.

Мне не сиделось спокойно. Я позволил своему взгляду скользнуть от гавани вверх, к строениям на холме. С набережной ту часть города соединяли ленты крутых улиц, вдоль которых выстроились дома; однако величественный вид Хейвену придавали общественные здания – устремленное вверх, как волна, святилище с венчающими его шпилями, здание Синода, где находилась резиденция верховного патриарха и его ведомство, бюро матриарха с похожими на луковицы куполами, университет с башнями на каждом углу, ни одна из которых не была похожа на соседнюю, библиотека со спиральными колоннами, менодианская сокровищница со своими лоджиями, обсерватория с плоской крышей, телескопами, разукрашенными флюгерами и анемометром, здание Гильдии, где находился кабинет моего отца. Мы, молодые пловцы, притворялись равнодушными ко всему этому, но я, рожденный на Тенкоре, не мог не испытывать гордости, глядя на элегантные каменные строения на вершине холма.

Для того чтобы восхищаться всем, связанным с менодианской патриархией, имелись еще более веские основания. Многие патриархи были не местными уроженцами – они происходили с самых разных островов, – но все они гордились Тенкором. Они часто повторяли, что в Хейвене находится административное сердце менодианства, его святая душа, средоточие политической проницательности, энциклопедического ума, материального богатства. По легендам, Тенкор принадлежал менодианам с момента возникновения этой религии. Действительно, составляющие его острова вскормили нашу веру, здесь она достигла зрелости, и здесь отцыоснователи воздвигли первые святилища, где проповедовали святые, мужчина и женщины. На Тенкорских островах мы, менодиане, всегда чувствовали себя в безопасности.

Поэтому особенно тяжело было примириться с тем, что в тот день так много людей здесь погибло; тяжело примириться с тем, что дунмагия какимто образом проникла в самое сердце Тенкора. Казалось, зло нанесло удар в самое чувствительное место и разрушило наше убежище.

«Были ли дастелцыптицы разумны? – гадал я. – Каково было им жить скованными цепями мерзкого заклинания? Знали ли те, кто выжил после исчезновения Дастел, что с ними случилось?»

Мои мысли помимо моей воли вернулись к Цисси. В один момент – живой, и тут же… просто исчезнувшей. Эти пустые глаза, смотревшие на меня все еще с укором… Я старался не думать о другой жизни, которую она унесла с собой… сейчас это было не важно. Моей вины в том не было. Ни в чем тут не было моей вины.

Почему же тогда я чувствую себя таким виноватым? Виноватым не потому, что так случилось, а потому, что не испытывал особой печали. Давай будем честны, Эларн: никакой печали я не испытывал.

Я снова взглянул на часы: еще две минуты, если Гольян явится вовремя; впрочем, приливные волны не отличались пунктуальностью. На прилив могло воздействовать множество факторов. Я посмотрел на юг. Тенкор составляли шесть островов, которые обычно считали одним, возможно, потому, что при низкой воде все они соединялись песчаными косами. Еще пять вытянулись вдоль западного берега залива Ступицы, кончаясь самым крупным – Внешним Тенкором у самого выхода в океан, в добрых двадцати пяти милях от Хейвена. Остров, который называют просто Тенкорским Холмом, где и находится Хейвен, единственный из всех густо заселен. По остальным разбросаны маленькие рыбачьи деревушки и мелкие фермы, но зато множество святилищ.

Глядя на юг, я видел стоячую волну – длинную белую линию далеко у берегов Нижнего Тенкора, где последние воды отлива боролись за выход в океан с наступающим приливом; на краткий момент прилив и отлив достигли равновесия. Ну, теперь уже скоро… Я посмотрел вперед, на север, куда мне и предстояло плыть. Залив Ступицы тянулся вдаль, длинный водяной палец, указывающий на самое сердце островов Хранителей; его ограничивали с обеих сторон полосы суши – Девятая и Десятая Спицы. У основания пальца располагался занимающий стратегически важное положение Внешний Тенкор, как камень в невидимом кольце, надетом на палец. На кончике же пальца находилась Ступица, столица архипелага. К вечеру я буду там.

Часто говорят, что пловцы укрощают волны самим фактом того, что мчатся на них; что, если бы не было полозьев или серфингистов, седлающих прилив, напор воды в Ступице был бы так силен, что опрокинул бы все суда, стоящие в гавани, смыл бы с набережной все склады и потопил элегантные дома, выстроенные на самом берегу. Споры об этом идут до сих пор, даже после тех событий…

Я – один из немногих еще остающихся в живых людей, кто знает все о случившемся в тот день, когда пловцы побоялись оседлать прилив.

Однако я опять отвлекся.

Уж ты прости меня: я старый человек и не так хорошо соображаю, как раньше.

Ты всегда слышишь прилив до того, как увидишь: рев воды заполняет уши звуком невероятной мощи. Даже Гольян громогласен. А уж если услышишь издали прилив месяца Темной Луны, тот, который мы называем КоролемКитом, то тебе покажется, что гора сорвалась со своего основания и рушится в океан.

Это самый волнующий звук, который только может услышать человек. Я дрожу, когда он раздается, даже теперь; в его власти все еще наполнить меня жаждой ощутить под собой полоз; он разжигает во мне желание еще раз промчаться по заливу Ступицы, почувствовать, как прилив поднимает полоз, и ты взлетаешь на гребень волны и мчишься вместе с ветром…

* * *

В Ступицу я добрался перед закатом. Как всегда, я чувствовал усталость. Плечи болели, бедра болели, болело все. В этом не было ничего нового. Во время заплыва часто приходилось сильными ударами весла направлять полоз, чтобы не потерять волну, которая неожиданно начинает ускользать от тебя, или чтобы не угодить в тихую заводь, или чтобы не напороться на камень или плавник, принесенный отливом. Нужно было постоянно оставаться настороже, быть готовым своевременным гребком улучшить свое положение на волне. Приходилось оставаться в напряжении, готовым ко всему на протяжении нескольких часов. Это сказывалось. Всегда.