Меч Демона - Кен Худ Страница 16

Деревья у Скалы Молний были чуть ли не единственными в глене. Никто не смел рубить лес хоба, кроме Тоби Стрейнджерсона, а он рубил только те деревья, которые показывала ему бабка Нен, ни веточки больше. Домишко зарос кустарником и, прикрывшись крышей из дерна, хоронился на опушке леса. Задыхаясь и дрожа от ветра, он озирался по сторонам в поисках Босси. Даже если ей удалось оборвать привязь, она должна уже вернуться в хлев и мычать, требуя, чтобы ее подоили. Там ее тоже не было. Он заглянул в сарай: ни свиньи, ни кур. Мертвая тишина.

Голова совсем не варила. Все, чего ему хотелось, – это упасть на землю и спать, спать неделю без перерыва. Где Босси? Сассенахи не могли еще добраться сюда. И они не забрали бы корову – по крайней мере не сразу.

Окошко закрыто ставнем. Дымом не пахнет. Тревожась все больше и больше, он откинул защелку и нырнул в дверь. Огонь в очаге едва-едва теплился, почти не освещая комнату. Его хватало только на то, чтобы высветить седые волосы старой знахарки. Она, накрыв колени платком, сгорбилась в кресле. Задыхаясь, Тоби рухнул на колени рядом с ней, вглядываясь ей в лицо.

Голос ее звучал тише шелеста листвы.

– Это всего лишь драка.

Значит, нет нужды рассказывать, нет нужды объяснять или извиняться. Он опустил голову ей на колени и вздохнул. Она провела рукой по его мокрым волосам. Ставень негромко хлопал на ветру. Сердце потихоньку успокаивалось.

– Ты хорошо дрался, – наконец прошептала она. – Ты молодец.

Он не чувствовал себя молодцом. Он чувствовал себя заблудившимся ребенком.

Какая она маленькая!

– Я не могу найти Босси, – сказал он, чуть отдышавшись.

– Я продала ее Брюсу Двадерева. И кур тоже продала.

Он посмотрел на нее, не веря своим ушам. В очаге разгорелась головня. Он увидел распущенные седые волосы до плеч, старческие морщины, горькие, мудрые глаза, печальную улыбку. Никакого сомнения, она в своем уме. Это он ничего не соображает…

– Но почему…

– Тебе надо уходить.

– Но…

– Уходить за другими, – пробормотала она. – Столько народу уходит! Куда они все спешат? Что стало с ними? Они уходят из глена и больше никогда не возвращаются. Хоб очень огорчается.

Хоб огорчается? Как может огорчаться хоб? И как может одинокий, лишенный друзей изгой надеяться убежать в такой пустынной стране – изгой, у которого нет даже клана? Но не стоит расстраивать ее такими разговорами. Он начал было что-то говорить, старуха покачала головой, и он снова замолчал. Он не понял – но он часто не понимал ее – даже сейчас, прожив с ней всю жизнь. Она вела себя странно, но не так, как в те дни, когда на нее находило. Она была вовсе не сумасшедшая. Странная – да, но знахарке и положено быть странной. Она увидела его замешательство и улыбнулась.

– Я уложила тебе котомку. Положила туда немного денег.

– Но…

– Шшшш! – Ее голос окреп. – Тебе надо спешить. Тебе идти далеко, хоть я и не знаю куда. Вот, это тоже тебе. Возьми это с собой и береги.

Он ощупал ее костлявые пальцы и нашел что-то твердое, размером с фалангу его большого пальца. Предмет был холодным, хотя бабка Нен, должно быть, долго держала его в руке. Ее рука тоже была холодной. Головня щелкнула, рассыпавшись искрами. Это был один из ее красивых камешков.

Он пробормотал слова благодарности и опустил камешек в свой спорран.

– Ты хорошо дрался, – повторила она. – Молодец. Я обещала это твоей матери. Я сдержала слово.

– Какое обещание?

– Тебе предстоит завоевать себе собственное имя. Твой отец не дал тебе своего… А теперь ступай, мой мальчик. Да хранят тебя добрые духи, Тоби! Поспеши.

– Не могу же я так тебя здесь оставить!

– Поспеши. Обо мне позаботятся. Он скоро будет здесь.

– Кто будет? – Он вгляделся и увидел слезы в ее глазах. Бабка Нен? Никогда еще он не видел ее плачущей, даже когда ей приходилось принимать мертворожденных младенцев.

– Ты должен уйти до его прихода. За тобой охотятся! Ступай!

– Ты что, тоже уходишь? А кто же будет ухаживать за хобом?

Она усмехнулась:

– Я нашла кое-кого! Если хоб доволен, тебе не о чем беспокоиться, мой маленький Тоби, правда?

– Но… послушай! Меня ведь будут искать сегодня ночью. Если бы я мог отсидеться где-нибудь несколько дней – хотя бы дождаться тумана, или дождя, или безлунной ночи… Может, хоб пустит меня…

– Нет! Нет! Тебе нельзя! – Она шикнула и склонила голову набок, прислушиваясь. Потом оттолкнула его. – Ступай! Ступай!

Теперь и он слышал стук копыт.

Бабка Ней застонала.

– Поздно! – запричитала она. – Слишком поздно!

Англичане. Не время оставаться потерявшимся ребенком он должен быть мужчиной. Он заставил себя встать на ноги, ощущая боль во всем теле, – надо же, как затекли мышцы. Он слишком устал, чтобы снова бежать. Он успел попрощаться, так что не зря он так гнал, но больше бежать он не мог. Тоби нагнулся и поцеловал старуху, пытаясь сказать ей, что он чувствует, но слова застревали в горле. Бабка Нен все отсылала его, теперь уже раздраженно. «Я в последний раз переступаю порог этого дома», – подумал Тоби, шагнул за дверь и, дрожа от ночного холода, закрыл ее за собой на защелку.

Судя по шуму и по тому, как содрогалась земля, всадников было не меньше десятка. Могли бы и поостеречься! Сержант Фермер попробовал как-то провести свой отряд мимо рощи с барабанным боем, так солдаты катались по земле, корчась в страшных судорогах и визжа как резаные. Даже малейший шум мог оказаться опасным, если раздражал хоба.

Наверное, Тоби полагалось бы гордиться, что они послали за ним такой отряд, но он слишком устал, чтобы думать об этом. Бежать, чтобы за тобой охотились, как за зверем… нет уж. Он вышел на открытое место и остановился на свету, подняв руки, чтобы те видели: он безоружен. Он убил одного из них, так что не ожидал бережного к себе отношения.