Белый Дозор - Алекс фон Готт Страница 16

— Чего? Желаете до спецстоянки? — быстро нашелся мужичонка. — Полторы тысячи — и поехали.

— Это ты, червяк, мою машину на эвакуатор грузил? Ты его вызвал? — хрипло спросила Марина.

— Но, но! Не больно тут лайся-то! — резким фальцетом вскричал напуганный мужичонка. — Какой еще эвакуатор? Ты бред-то не неси тут. Ишь лается! Пошла вон, стерва неподмытая!

— Сердце твое, что бьется в тепле, стань камнем посреди вод замерзшей реки, — низким, страшным голосом проговорило существо, живущее в девушке, и Марина сама не понимала, как это у нее получается: быть вне своего тела, смотреть на себя со стороны и одновременно в глубь себя, как в бездонный колодец или в пруд с черной водой и топкими берегами, — да будет тако, да свершится. Уйдешь в Навь темную, в глубь, в самый ил, в топь непролазную, там увязнешь и не вернешься более в Явь, червь ты проклятый.

Мужичонка хотел было что-то сказать, что-то особенно гадкое, но брань застряла у него в глотке. В груди полыхнуло нестерпимым жаром, тысячи копий вонзились в ребра, мелькнула на угасающем экране сознания ослепительная белая молния, и не стало больше стукача, извозчика, поганого человечка. Помер в один миг, да так и остался сидеть с открытыми глазами, с застывшим в изумленье лицом. А Марина моментально вернулась в себя, вновь обрела возможность смотреть на мир своими глазами и, точно проснувшись, вздрогнула, провела рукой вдоль лба, словно отгоняя последние остатки сна, и, не глядя на содеянное, побрела в сторону автобусной остановки.

2

Прошло несколько дней. Автомобиль она так и не забрала, и он где-то пылился без дела, облепленный желтыми полосками с надписью «спецстоянка». Она, не торгуясь, продала свою, доставшуюся в наследство от родителей, квартиру. Марина была очень поздним ребенком, она появилась на свет, когда матери ее исполнилось сорок два, а отцу — пятьдесят четыре года! У них до ее рождения были дети, но однажды, летом, в пионерском лагере, с ними произошло страшное: двух девочек-близняшек нашли в рощице, в трех верстах от лагеря. Они лежали в обнимку, без одежды… На суде выродок, который это сотворил — из местных, деревенский, пытался оправдать свой поступок тем, что его «обидело обчество». Ему тогда дали высшую меру. В те времена за такое еще расстреливали, не то что нынче, когда с подобными уродами нянчатся присяжные, выслушивая их кураж на суде и определяя неоправданно мягкое наказание. Марина стала сиротой, но к тому времени уже хорошо стояла на ногах: приличное образование, прекрасная работа, замечательный жених. Еще неделю назад ей нечего было опасаться за свое будущее. Еще за семь дней до этого у нее были планы, она готовилась затеять ремонт, сделать перепланировку, перебравшись на это время жить к Алексею, но… Вместо этого, получив деньги за квартиру, она перевела их на счет онкоцентра и окончательно решила покончить жизнь самоубийством, вот только способ никак не могла выбрать.

В тот день, когда жилья у нее больше не стало, она весь день каталась то на трамвае, то на троллейбусе, то на автобусе. Вспомнила, что в детстве очень любила вот так же путешествовать с папой, и решила почти символично, перед своим добровольным уходом вспомнить лучшее и беззаботнейшее время жизни — детство. Прокатавшись целый день, она попала в незнакомый ей район Москвы.

Марина доехала до конца маршрута, вышла из пустого автобуса, беспомощно оглянулась по сторонам. Было совершенно непонятно, что ей делать дальше. После небывалой волны, нахлынувшей на нее тогда, у башни, и больше не повторявшейся, сил почти не осталось, разум едва тлел, поддерживая лишь самые необходимые функции тела. Марина побрела куда глаза глядят. Зашла в какой-то двор и остановилась, поскольку не могла понять, куда теперь идти. Она беспомощно оглянулась по сторонам: ничего особенного. Спальный район, панельные, местами облезлые от времени дома. Алкаши-гопники на лавочке пили пиво, с интересом ее разглядывали. Один было встал, подбоченился, открыл рот, но ничего так и не сказал. Вместо этого медленно стащил с головы бейсболку, смущенно покашлял в кулак, сел обратно. Компания притихла, в сторону Марины больше никто из них ни разу даже не обернулся. Помимо шпаны и бездельников была во дворе также компания бабок, мирно плетущих кружево сплетен на коклюшках своих вострых, несмотря на возраст, язычков, и молодые мамаши с колясками. Их дети мирно спали, и мамаши судачили о своем. Марина решила спросить у них дорогу к метро, но стоило ей подойти ближе, как оба младенца немедленно проснулись и закатили такой ор и крик, что обе мамаши в панике принялись их укачивать, сотрясая ручки колясок. Это не помогло. Тогда детей развезли по домам, и Марина окончательно лишилась надежды на помощь в выборе дальнейшего маршрута, ибо к бабкам она не пошла бы ни за что на свете. День клонился к вечеру, солнце уже лениво готовилось переместиться в Америку и немного посветить там, а Марина всё никак не могла выбрать способ своего ухода.

«Может, выйти на шоссе — и под машину? — с усталой отрешенностью думала она. — Нет, не подходит. Еще, чего доброго, собьет не насмерть, отвезут в больницу — это будет настоящим кошмаром. А как тогда? Может, забраться в подъезд, подняться на последний этаж — и с крыши?» — Она поежилась: с детства боялась высоты. Вот уж странно. Решиться на такое дело, а думать о страхе перед предметами, кажущимися такими мелкими с высоты птичьего полета. Что же остается? Электрического тока в наличии нет, ванны, наполненной теплой водой, и лезвия, чтобы в этой воде вскрыть себе вены и просто уснуть, — нет. Да что там ванны: веревки и куска мыла — и тех нету!

«Дура ты, Марина, — усмехнулась она, — собралась в мир иной, а не знаешь ни номера платформы, ни времени отправления поезда, и билета у тебя нет. Стоп! Ну конечно! Под поезд, как это сделала Анна Каренина! Больше и думать нечего».

Она вскочила и бросилась прочь со двора, выбежала на шоссе, подняла руку, остановила какую-то потрепанную «Ладу».

— На три вокзала, пожалуйста, — попросила у приличного с виду мужика под пятьдесят в толстых «профессорских» очках.

— Пятьсот, — меланхолично ответил тот.

— У меня нет денег, — честно призналась Марина. — У меня рак.

— Мне-то какое дело? — скривился он. — Мне что теперь, благотворительностью заниматься? А зачем на три вокзала? Быстро заработать?

— Простите, я в вас ошиблась, — тихо ответила Марина и аккуратно закрыла дверь его автомобиля, отошла в сторонку, мужик покачал головой, крякнул и тронул с места. Проехал метров пятьдесят, а потом Марина увидела, как сначала загорелись стоп-сигналы, а потом красные огни сменились на желтые и, подвывая задним ходом, машина вернулась. Мужик вышел, обошел зачем-то вокруг, критически посмотрел на капот и, стараясь не глядеть в сторону девушки, с досадой произнес:

— Садитесь. Не нужно мне ваших денег. Если врете, вам же хуже.

— Такими вещами не шутят. Спасибо, что вы вернулись. Вы настоящий человек, — поблагодарила его Марина, а мужик только рукой махнул и всю дорогу молчал, словно исполнял повинность, везя ее. У Казанского вокзала остановился.

— Приехали. Выходите.