Последнее желание - Анджей Сапковский Страница 16

– Не хочется вспоминать те первые месяцы, Геральт. Ещеи сегодня меня трясет. Давай ближе к делу. Долго, очень долго сидел я в замке,как мышь под метлой, не высовывая носа со двора. Если кто-нибудь появлялся – аслучалось это редко, – я не выходил, велел дому хлопнуть несколько разставнями либо рявкал через водосточную трубу, и этого обычно хватало, чтобы отсбежавшего посетителя только туча пыли осталась. Но вот однажды выглянул я вокно и вижу, как ты думаешь, что? Какой-то толстяк срезает розы с тетушкиногокуста. А надобно тебе знать, что это не хухры-мухры, а голубые розы из Назаира,саженцы привез еще дедуля. Злость меня взяла, выскочил я во двор. Толстяк, кактолько обрел голос, который потерял, увидев меня, провизжал, что хотел-де всеголишь взять несколько цветков для дочурки, и умолял простить его, даровать жизньи здоровье. Я уже приготовился было выставить его за главные ворота, но туткольнуло меня что-то, и вспомнил я сказку, которую когда-то рассказывалаЛеника, моя няня, старая тетеха. Черт побери, подумал я, вроде бы красивыедевушки могут превратить лягушку в принца или наоборот, так, может… Может, вэтой брехне есть крупица истины, какая-то возможность… Подпрыгнул я на двесажени, зарычал так, что дикий виноград посыпался со стены, и рявкнул: «Дочкаили жизнь!» Ничего лучшего в голову не пришло. И тут купец – а это был купец –кинулся в рев, потом признался, что его доченьке всего восемь годков. Нусмешно, а?

– Нет.

– Вот и я не знал, смеяться мне или плакать над своейпаскудной судьбой. Жаль мне стало купца, смотреть было тошно, как он трясется,пригласил его в дом, угостил, а на прощание насыпал в мешок золота и камушков.А надобно тебе знать, что в подвалах, еще с папулиных времен, оставалось многодобра, я не очень-то знал, что с ним делать, так что мог позволить себе широкийжест. Купец просиял, благодарил, аж всего себя оплевал. Видно, где-топохвалился своим приключением, потому что не прошло и двух месяцев, как прибылсюда другой купец. Прихватил большой мешок. И дочку. Тоже не малую.

Нивеллен вытянул ноги под столом, потянулся так, чтозатрещал стул.

– Мы быстренько договорились с торгашом. Решили, что оноставит мне дочурку на год. Пришлось помочь ему закинуть мешок на мула, сам быон не управился.

– А девушка?

– Сначала, увидев меня, лишилась чувств, думала, я еесъем. Но через месяц мы уже сидели за одним столом, болтали и совершали долгиепрогулки. Но хоть она была вполне мила и на удивление толкова, язык у менязаплетался, когда я с ней разговаривал. Понимаешь, Геральт, я всегда робелперед девчатами, надо мной потешались даже девки из хлева, те, у которых вечноноги в навозе и которых наши дружинники крутили как хотели, и так, и этак, инаоборот. Так даже они надо мной смеялись. Чего же ждать теперь-то, думал я, сэтакой мордой? Я даже не решился сказать ей, чего ради так дорого заплатил заодин год ее жизни. Год этот тянулся, как вонь за народным ополчением, и наконецявился купец и забрал ее. Я же с отчаяния заперся в доме и несколько месяцев нереагировал ни на каких гостей с дочками. Но после года, проведенного в обществекупцовой доченьки, я понял, как тяжко, когда некому слова молвить. –Уродец издал звук, долженствовавший означать вздох, но прозвучавший как икота.

– Следующую, – продолжил он немного погодя, –звали Фэнне. Маленькая, шустрая, болтливая, ну прям королек, только что безкрылышек. И вовсе не боялась меня. Однажды, аккурат была годовщина моихпострижин, упились мы медовухи и… хе, хе. Я тут же выскочил из-под перины и кзеркалу. Признаюсь, был я обескуражен и опечален. Морда осталась какой была,может, чуточку поглупее. А еще говорят, мол, в сказках – народная мудрость!Хрен цена такой мудрости, Геральт! Ну, Фэнне скоренько постаралась, чтобы язабыл о своих печалях. Веселая была девчонка, говорю тебе. Знаешь, чтопридумала? Мы на пару пугали непрошеных гостей. Представь себе: заходит такойтип во двор, осматривается, а тут с ревом вылетаю я на четвереньках. А Фэнне,совсем без ничего, сидит у меня на загривке и трубит в дедулин охотничий рог!

Нивеллен затрясся от смеха, сверкнув белизной клыков.

– Фэнне, – продолжал он, – прожила у меняцелый год, потом вернулась в семью с крупным приданым. Ухитрилась выйти замужза какого-то шинкаря, вдовца.

– Продолжай, Нивеллен. Это интересно.

– Да? – сказало чудище, скребя за ушами. –Ну, ну. Очередная, Примула, была дочкой оскудевшего рыцаря. У рыцаря, когда онпожаловал сюда, был только тощий конь, проржавевшая кираса, и был он невероятнодлинным. Грязный, как навозная куча, и источал такую же вонь. Примулу, даю рукуна отсечение, видно, зачали, когда папочка был на войне, потому как была онавполне ладненькая. И в ней я тоже не возбуждал страха. И неудивительно, потомучто по сравнению с ее родителем я мог показаться вполне даже ничего. У нее, какоказалось, был изрядный темперамент, да и я, обретя веру в себя, тоже не давалмаху. Уже через две недели у нас с Примулой установились весьма близкиеотношения, во время которых она любила дергать меня за уши и выкрикивать:«Загрызи меня, зверюга!», «Разорви меня, бестия!» и тому подобные идиотизмы. Вперерывах я бегал к зеркалу, но, представь себе, Геральт, поглядывал в него свозрастающим беспокойством, потому как я все меньше жаждал возврата к прежней,менее работоспособной, что ли, форме. Понимаешь, раньше я был какой-торастяпистый, а стал мужиком хоть куда. То, бывало, постоянно болел, кашлял и износа у меня текло, теперь же никакая холера меня не брала. А зубы? Ты неповеришь, какие у меня были скверные зубы! А теперь? Могу перегрызть ножку отстула. Скажи, хочешь, чтобы я перегрыз ножку от стула? А?

– Не хочу.

– А может, так-то оно и лучше, – раззявил пастьуродец. – Девочек веселило, как я управлялся с мебелью, и в доме почти неоставалось целых стульев. – Нивеллен зевнул, при этом язык свернулся унего трубкой. – Надоела мне болтовня, Геральт. Короче говоря: потом былиеще две – Илика и Венимира. Все шло как обычно. Тоска! Сначала смесь страха инастороженности, потом проблеск симпатии, подпитываемый мелкими, но ценнымисувенирчиками, потом: «Грызи меня, съешь меня всю», потом возвращение ихнихпапуль, нежное прощание и все более ощутимый ущерб в сундуках. Я решил делатьдлительные перерывы на одиночество. Конечно, в то, что девичий поцелуйчикизменит мою внешность, я уже давно перестал верить. И смирился. Больше того,пришел к выводу, что все и так идет хорошо и ничего менять не надо.

– Так уж и ничего?