Спицы в колесе сансары - Надежда Первухина Страница 16

— Это отшельник, — отвечал возница.

— А что такое отшельник?

— Отшельник — человек, живущий благой жизнью, сострадательный ко всем существам, следующий истинному учению.

Возвратился царевич в свои покои и погрузился в думы, и никто не мог развлечь его. Почувствовал он, что настало время для новой жизни, вступления на путь отшельничества. Пошел он к двери и позвал, и откликнулся его возничий, и велел он тому оседлать коня.

И сел царевич на коня, и поехал к городским воротам, весь же город был погружен в глубокий сон. Ворота открыло божество города, и Сиддхартха выехал. Но в то же мгновение предстал пред ним Мара-искуситель, бог любви и бог смерти, и вскричал:

— Вернись, через семь дней ты станешь царем и будешь владычествовать над всею землею!

Ответил царевич:

— Не нужна мне власть царя, я иду, чтобы стать Буддой.

И сказал тогда Мара:

— Отныне ни на шаг не отойду от тебя и буду следить за тобой, чтобы знать, когда у тебя явится хотя бы мысль о страсти, недоброжелательстве или зле.

Отъехал царевич далеко от родного города и сошел с коня; от горя предстоящей разлуки конь тут же умер. Сиддхартха мечом отрезал себе волосы, отдал меч и драгоценности своему верному возничему и пошел куда глаза глядят. По дороге он у встречного человека обменял свое платье на рубище; так он стал отшельником и встал на путь искания истины.

Пошел отшельник к мудрым учителям и у ног их слушал учение их, но ни один учитель не убедил его. И стал он тогда в одиночестве предаваться созерцанию, подавляя в себе все желания и потребности. Остались от него только кости и кожа, и стал он весь черный от голода и изнурения. Всячески скрывался он от людей, чтобы никого не видеть и самому не попадаться никому на глаза. А иногда он спал на кладбище среди трупов. Но, сколько он ни истязал себя, сколько ни уничтожал свою плоть, не получил тем самым просветления и совершенства духовного.

И вот вновь предстал пред ним Мара-искуситель и стал искушать его: «Ты худ, ты бледен, близка к тебе смерть. Для живущего жизнь лучше. Живя, ты станешь делать добрые дела». Но отверг отшельник искусителя, который семь лет преследовал его. И послал к нему тогда Мара своих трех дочерей: Вожделение, Неудовлетворенность и Страсть, они явились в образе прекрасных девушек и стали искушать Сиддхартху. Но он молчал, ушедши в себя, и даже не обратил на них внимания.

Все далее и далее размышлял он и понял, что не голоданием и самоистязанием достигнет он высшего познания, ибо голод только обессилил его, и сказал он себе: «Приму пищу». И вкусил он риса и похлебки. В то время как он подвизался, около него было пять нищих монахов, которые ждали, что самоистязанием он достигнет истины. Когда же монахи увидели, что отшельник ест, то сказали: «Он излишествует, оставил он искание главного». И ушли от него.

Освободившись от ослабления телесных сил, которое мешало созерцанию и размышлению, Гаутама углубился мыслями в рассуждение о том, где искать спасения, освобождения от страдания. И постепенно понял он, что сущность преграды к спасению в существовании и в неведении, в дурных помыслах, дурных словах, дурных делах. И беспокойство в нем стало сменяться спокойствием, ведение победило неведение, и наступило для него прозрение: «Неразрушимо отныне мое освобождение, это мое последнее перерождение, нет для меня иного существования». И стал он тогда просветленным — Буддой… [3]

— Отчего ты молчишь, Друкчен?

— Я слушаю вас, госпожа. Ваш рассказ проникает прямо в мое сердце.

— Твой голос дрожит, Друкчен.

— Это оттого, что я плачу, госпожа.

— Отчего же ты плачешь?

— Эта история… Она так прекрасна, а я так несовершенен. Во мне много грехов и страстей. У меня плохая карма.

— Но ты же знаешь, что можешь избежать законов кармы и достичь просветления.

— Как?

— Идти путем отшельника и Будды.

— Разве такой великий грешник, как я, может стать отшельником?

— Конечно, Друкчен.

— И вы отпустите меня, чтобы я смог ступить на этот путь? Я ведь ваш слуга, госпожа. А еще у меня есть маленький сын.

— У тебя есть сын?

— Да, госпожа, мой отросток греховной плоти.

— Сколько ему лет?

— Минуло два года, госпожа. Он еще совсем маленький.

— И тем не менее ты оставил его, чтобы служить мне. На чьем он попечении?

— Моей дальней родственницы, госпожа.

— Нельзя доверять родственникам собственную плоть. А где же его мать?

— Умерла, госпожа.

— Тем лучше. Друкчен, когда ты выздоровеешь и перед тем, как станешь на путь бодхисатв, ты должен выполнить мое поручение.

— Да, госпожа.

— Ты вернешься в земной мир и привезешь оттуда к нам, сюда в Шамбалу, своего сына. После чего можешь идти в отшельники. А о сыне твоем позабочусь я и мой будущий супруг.

— Вы безмерно добры, госпожа. Но что, если сын мой за все это время умер?

— Тогда мы поскорбим о нем. А теперь отдыхай, Друкчен. Я покину тебя до завтра.

Друкчен остался один. Из головы у него не шел рассказ о Будде, разговор об отшельничестве и о сыне.

Он долго лежал, бодрствуя, но наконец его сморило. И ему приснился удивительный сон.

Друкчену приснилось, что он совершенно здоров, кожа его чиста от язв, струпьев и ожогов. Он стоит обнаженный посреди роскошных палат, и тут в палаты входят прекрасные девы со свитками тканей в руках. Друкчен краснеет и прикрывается, но девицы не смущены.

— О господин, нам велено одеть вас, — говорит самая красивая из них.

Девицы одевают Друкчена в роскошные одежды из шелка, кисеи и парчи. Друкчен даже чувствует, как жесткий парчовый ворот натирает ему шею.

Девицы подводят Друкчена к огромному бронзовому зеркалу, вделанному в стену:

— Взгляните на себя, господин, вы настоящий царевич!

И Друкчен понимает, что отныне он — Сиддхартха Гаутама, великий просветленный. Он воспринимает это со спокойствием и хочет кликнуть своего возничего, чтобы ехать осматривать сады, но тут появляется бог.

Это хитрый и лукавый бог Мара-искуситель. Он язвительно хохочет, и глаза его сверкают усмешкой.

— Что, Гаутама, — говорит он, — недолгим оказалось твое отшельничество. Вот ты снова во дворце и предаешься неге.

— Я пришел за своим сыном, — говорит Друкчен — Гаутама.

— Ты же хотел его увидеть, когда станешь Буддой, — смеется Мара-искуситель.

— Я стал Буддой, неужели ты не заметил этого, Мара?