Больше, чем враги - Тори Халимендис Страница 15

Я не то, чтобы поверила в разом угасший интерес Марка, но оставалась надежда, что он попросту не захочет копаться в бумагах, а уж тем более – разыскивать свидетелей. Все-таки у него и своих дел более чем хватало. Что же касалось необходимых вещей, то я попросила его привезти мне разные мелочи, которые отчего-то в лагере были под запретом. Щетку для волос вместо деревянного гребня, с трудом продиравшего мои волосы, брусок душистого мыла, крем для рук. Все это добро стоило недорого, но мне его так не хватало! И раз уж у меня появилась возможность вернуть себе хоть какие-то признаки нормальной жизни, то я собиралась ею воспользоваться.

На прощание Марк задержал мою руку в своей и спросил:

– Подаришь поцелуй своему любовнику?

Я все-таки смутилась.

– Ну зачем ты? Может, не надо?

Но он обнял меня и легко прикоснулся своими губами к моим. Этот поцелуй был нежным, почти невесомым. Так можно целовать ту женщину, которая бесконечно дорога. И с которой все уже было. Так целуют в благодарность за страстную незабываемую ночь.

Однако же Марк поцеловал меня так на пороге домика для свиданий перед очередным расставанием. И пусть у нас не было ни ночи, ни страсти, но я, идя к бараку, то и дело прижимала пальцы к губам. На сей раз сомнений не было: Марк хотел поцеловать меня сам, без всяких провокаций с моей стороны.

– Произошло что-то хорошее? – спросила проницательная Мышка. – Ты прямо светишься.

– И улыбаешься, – добавил Док. – А улыбку в этом месте увидеть можно нечасто.

Мы втроем сидели за столом в кабинете и пили неизменный чай. Мышка уже перестала дичиться Дока и даже – что меня немало удивило – бросала на него заинтересованные взгляды украдкой. А сейчас они оба неотрывно смотрели на меня. Я только пожала плечами. Откуда мне знать, хорошее или нет? Приятное – несомненно. Я вспомнила теплое дыхание Марка на своей щеке, его губы на своих губах. На несколько сладких мгновений мы будто бы вернулись в беззаботную юность, где не было предательства и вражды.

– Он тебе нравится, да? – напрямую спросила Мышка. – В бараке шептались, будто ты сразу двух мужиков за нос водишь. Даже Берта не верит, что с Двином у тебя ничего нет. А с этим есть, да?

– Откуда ты знаешь, что с Двином ничего? – удивилась я.

– Ой, а то не видно, можно подумать. Со свиданий с ним ты возвращалась совсем другая. Ну вот как Хромоножка, когда к ней мать приезжала. А теперь будто на крыльях прилетаешь.

– Это так заметно?

– Заметно, – подтвердил Док. – Но, полагаю, не всем. Здесь, Дамочка, мало кому есть дело до других, все заняты собственным выживанием. Так что можешь не беспокоиться.

– И не думаю. Столица далеко, вряд ли слухи дойдут туда. А если бы и дошли, то волноваться надо Марку, а не мне. Мой жених все равно меня бросил, а вот его настоящая любовница может и разобидеться.

– У него есть другая? – искренне огорчилась Мышка.

У меня неприятно заныло в груди. Странно, Марк никогда не был одинок, но мысли о его женщинах давно не причиняли мне такой боли. Разве что тогда, в самый первый раз, когда я увидела его целующим смутно знакомую мне девушку. Как же ее звали? Антония? Антонелла? Надо же, я позабыла ее имя, а ведь тогда так сильно желала вцепиться ей в волосы и расцарапать в кровь милое личико. Непривычные и неприличные желания для единственной дочери Теодора Торна. Но это ведь было всего через три недели после того, как Марк признавался мне в любви. Отец впервые позволил мне покинуть дом, потому как повод был слишком серьезен – день рождения наследника престола. Едва лишь закончилась официальная часть праздника, я разыскала Марка. Голова у меня была забита романтической ерундой: я хотела уговорить его бежать вместе и тайно пожениться. А застала в объятиях другой. Теперь та история уже покрылась дымкой забвения. Отчего же мне снова так больно?

– Наверное, – сказала я, старательно демонстрируя безразличие. – Во всяком случае, какая-то особа раньше точно была.

И звали эту особу Маргаритой Крейн, некстати вспомнилось мне. Надо же, как цепко память хранит подобные незначительные мелочи!

– Так, девочки, – Док одним глотком допил свой чай и отставил чашку. – Вы тут продолжайте без меня, а я пока навещу администрацию на предмет накладных. Еще вчера должен был их сдать, да закрутился.

Он надел пальто, обмотал шею шарфом и без шапки направился к выходу. Дождавшись, пока хлопнет входная дверь, я заговорщицки посмотрела на Мышку.

– А вот теперь твоя очередь. Рассказывай давай.

– О чем? – с самым невинным видом спросила подруга.

– О том, как ты на Дока поглядывала. Думаешь, я не заметила?

– А что? – Мышка не смутилась. – Он человек хороший. Резковат, правда, бывает, зато не злой.

– Но он старше тебя, – растерялась я.

– Да ну, ерунда какая. Лютый вон молодой, да только толку-то. Но пока еще рано говорить о чем-либо, Дамочка. Док не из тех, кто развлекается с заключенными. А я, когда он меня выпишет, и на глаза ему попадаться не буду. Так что шансов у меня мало.

В голосе Мышки слышалась затаенная грусть. Я накрыла ладонью руку подруги, сжала ее.

– Думаю, у тебя есть все шансы понравиться Доку. Ты очень привлекательная, но это не главное. Если бы Питерс ценил только красоту, то давно бы завел себе пассию. Ты добрая, ты умная, а главное – ты не озлобилась, попав сюда. У тебя чистая душа, Мышка. А это редкость даже в большом мире, не говоря уж о нашем лагере.

– Скажешь тоже, – отмахнулась явно польщенная Мышка.

Но я видела, что мои слова ей приятны.

Красотка медленно шла на поправку. Рубцы на ее спине грозили со временем превратиться в уродливые шрамы, но жар уже спал и головокружения прекратились. Спать блондинка по-прежнему могла только на животе, зато сама вставала в санузел и садилась на кровати, чтобы поесть. Питание в лазарет подавалось усиленное, и я даже сожалела немного, что завтракаю и ужинаю в столовой с остальными заключенными. Но в обеденной похлебке помимо жалких кусочков лука, моркови и картофеля плавали и куски мяса, причем не привычно миниатюрные, а вполне себе осязаемые, а на второе давали котлеты, то куриные, то рыбные. Конечно, теперь, когда к передачам Двина добавились еще и приносимые Марком продукты, я больше не голодала, но питание всухомятку все же надоедало.

К Брюнетке Красотка испытывала необъяснимую злобу. Необъяснимую – потому как девица являлась скорее ее товаркой по несчастью, нежели соперницей. И тем не менее, проходя мимо койки последней пассии Лютого, его предыдущая любовница неизменно бросала сквозь зубы оскорбления. Однажды ее услышал Док и отругал так, что она присмирела на несколько дней. Потом, правда, вновь взялась за старое, но стала осторожнее: гадости произносила едва слышно и только тогда, когда Дока в лазарете не было. Еще она попыталась было привлечь на свою сторону Мышку, но моя подруга твердо заявила, что ей чужие дрязги неинтересны.