Знамение пути - Мария Семенова Страница 15

Непререкаемый досадливо покачал головой и приподнял с коленсвой жезл – передать сыну, чтобы тот просунул его между зубами Чёрного иостановил бой, грозивший превратиться в никчёмную драку…

Хвала Отцу Небу – не понадобилось.

Ощутив сзади движение забывшего о вежестве противоборца,Рыжий так оборотился навстречу, что Чёрный мигом уразумел: нынешний проигрышдостался ему поделом. И пёс замер, остановившись в каких-то пядях отразгневанного победителя.

Отточенный уголёк в пальцах Мулинги так и сновал надшероховатым листом…

Несколько долгих мгновений кобели стояли друг против друга,как два изваяния. Потом Чёрный медленно-медленно отвернул голову, виноватоподставляя сопернику незащищённую шею. Где в ней находится яремная вена и кудаследует пырнуть клыком для немедленного убийства – оба знали с рождения.

Рыжий сделал шаг, и это движение было исполнено истинноговеличия. Его морда нависла над холкой неподвижного Чёрного. Я победил, говорилвесь его вид. Я сильней, и тебе со мной не равняться! Понимаешь ты это?

Понимаю и признаю, точно так же без слов, но вполне внятноответствовал Чёрный. Ещё миг, и Рыжий, отвернувшись уже окончательно, легкопобежал навстречу хозяину. Тот припал на колени – скорее обнять любимца. Набелой шее кобеля не было ни крови, ни ран, лишь склеила густую шерсть чужаяслюна.

Сегван Ригномер, увлёкшийся, как и все, неожиданнымокончанием поединка, повернулся туда, где только что стояли его собеседники-итигулы.Но если он думал возобновить с ними разговор насчёт продажи собак, то егопостигло разочарование. Горцы не стали дожидаться новых притязаний БойцовогоПетуха и ушли. Три хвоста, три пушистых белых султана покачивались уже вотдалении – недосягаемые для корыстолюбца, словно снега священного Харан Киира,кои смертным заповедано попирать.

– Тьфу! – плюнул в сердцах Ригномер. Знавшие егоподтвердили бы, что на сей раз он не просто по обыкновению вольничал, а был нена шутку взбешён. – Взять уйти от меня! Ну, я вам покажу, сопляки, чтотакое Истинный Зверь!

* * *

Шо-ситайнец Винойр подтолкнул локтем в бок молчаливогопобратима:

– И отчего тебе не по сердцу наша забава? Ты же сам мнерассказывал, каких славных псов растят кое-где в ваших чащобах. Я и тоудивляюсь, почему вы у себя не устраиваете подобной потехи?

А я, молча проворчал Волк, поистине удивляюсь, что это тытак веселишься. Щебечешь, ну прямо жаворонок над полем. Всем весело, один яудавиться готов…

И то правда. Мало поводов для веселья, когда два названыхбрата ночей не спят, вздыхая по одной и той же девчонке. Злая и опасная штукалюбовь! Самую крепкую и верную дружбу способна она отравить, обратить вненависть и вражду… И вот, дабы не произошло между ними подобного, не далее какседмицу назад Волк с Винойром наконец-то обо всём поговорили начистоту, какдостоит мужам. А потом кинули жребий, испрашивая у Хозяйки Судеб, кому из двоихостаться в городе и дальше ухаживать за Мулингой, а кому – собираться прочь,иного счастья искать. Жребий указал Волку остаться. А Винойру – укладыватьперемётные сумы и седлать жеребца.

Оттого сегодня были два побратима особенно друг другублизки. Оттого на душе у венна царапались свирепые лесные коты. А Винойр едване плясал, видно радуясь прекратившейся неизвестности.

Может, он Мулингу не так уж сильно любил?..

Он никак не желал позволить Волку отмолчаться:

– Или ваши волкодавы оскудели вместе с родом СерогоПса, который положил им начало?..

Отчаянные были это слова, ибо затрагивали в сердце венна ещёодну неисцелимую рану. Волк, впрочем, не переменился в лице.

– Тут ты не прав. Собаки не перевелись. Просто у нас невидят смысла стравливать их между собой.

И род, взрастивший нашу породу, тоже напрочь не перевёлся,добавил он про себя. ПОКАМЕСТ не перевёлся…

– Но неужели, – упрямо допытывался Винойр, –вам не любопытно сравнить кобелей и узнать, который сильнее?

Венн хмуро передёрнул плечами:

– А на что? Силой они и так меряются вдосталь, когдаспорят за суку. Только в поединке с Лесным Охотником мало проку от такойдоблести…

Винойр притворно задумался:

– Это как?

– А ты видел когда-нибудь, как Лесной Охотник бьётся ссобакой? – Его побратим не заметил притворства. – Он не силойтягается, он стремится убить! Он пускает в ход боевые приёмы, которые никогдане использует против сородича, даже во дни ревности и любви! И собака неборется с ним, как со своим тут на Кругу, а грызётся, оставив всякоеблагородство!.. Не как воин с достойным воином, а как головорез впереулке!.. – Перевёл дух, помолчал и хмуро докончил: – Здешнихпобедителей на волка пускать, что ярмарочного силача, который воз кирпичейподнимает… против нашего Наставника вынудить драться.

…О-о! Это был, без сомнения, всем доводам довод. Дождатьсяот Волка упоминания о Наставнике – дорогого стоило. Больше ничего особеннонового Винойр, выросший в степи, от него не услышал, но обрадовался хоть тому,что наконец разговорил друга, развеял угрюмое молчание, коим тот со вчерашнеговечера отгородился от всего белого света. Винойр собрался ещё немножко поддетьВолка и уже открыл рот говорить, но тут на Кругу появилась новая парапоединщиков, и Винойр сразу забыл старательно приготовленные слова.

Волк же, собиравшийся ещё что-то запальчиво доказыватьпобратиму, нетерпеливо повёл глазами, высматривая, что могло отвлечь его отбеседы… но сам увидел бойцов, стоявших по разные стороны Круга, – и тоженачисто запамятовал, про что у них с Винойром шёл разговор.

Ибо на широкой площадке перед ним стояла Судьба.

В предыдущей паре сравнивали своё искусство ровесники. Здесьодин из кобелей был гораздо старше другого. Тёмно-серый от рождения, он успелнажить седину, густой серебристой маской украсившую его морду. Он был оченьлохмат, что вообще-то считалось мало свойственным племени степных волкодавов.Он выглядел не намного моложе самого Тхваргхела, невозмутимо взиравшего свозвышения. Может статься, этим двоим в своё время не довелось сойтись впоединке лишь оттого, что хозяин серого жил в очень уж глухом и удалённом углушо-ситайнской степи. Этот человек даже не помышлял прославиться на боях вТин-Вилене, пока в нынешнем году его не выманила заехавшая в гости родня. Таквот и получилось, что матерущий кобель в самый первый раз стоял на Кругу.Чёрный влажный нос усердно трудился, вбирая запахи незнакомого места. Потом пёсне спеша поднял заднюю лапу – и окропил, помечая, утоптанную ногами и лапамиземлю: Моё!

Знатоки, лишь теперь получившие возможность оценить егомогучую стать, одобрительно шумели. Кто-то уже бился об заклад, загадывая опобеде.

А кличка пса тоже была непроизносимой для чужих уст, ипотому люди успели дать ему почётное прозвище: Старый.