Рыжая племянница лекаря - Мария Заболотская Страница 15

— Благодарю вас, ваша светлость, — пролепетала я, волнуясь теперь в десяток раз сильнее, чем во время своего бегства. — Вы спасли меня…

— Тебе повезло, девочка, — ответил господин Огасто, бросив на меня взгляд, в котором я увидела что-то вроде сочувствия. — Но не стоит излишне часто полагаться на везение. Ты вновь собирала травы?

— Да, ваша светлость, — едва слышно промолвила я, покраснев. — Моя корзина осталась там, на поле. Мне нужно вернуться за ней…

Но, попытавшись шагнуть, я безо всякого притворства скривилась от боли — ушибленная нога не желала мне повиноваться. Герцог некоторое время наблюдал за тем, как я пытаюсь приноровиться к болезненным ощущениям, а затем безо всяких пояснений спешился и одним движением легко усадил меня на своего коня.

Я пискнула от неожиданности — до этого я ни разу не ездила верхом. Конь господина Огасто показался мне настоящим дьяволом — глаза его горели лютым огнем, и сердце мое как безумное билось от страха, смешанного со смущением. Герцог, не обращая внимания на то, как неловко я цепляюсь за луку седла, вел коня в сторону заброшенного фермерского дома. Путь наш проходил отнюдь не по тем канавам и кустам, по которым я мчалась, не чуя ног, оттого занял куда больше времени. Первые несколько минут я пыталась справиться с волнением, герцог же молчал, не выказывая признаков каких-либо чувств. В том я видела счастливое стечение обстоятельств — заговори он со мной сразу же, я не смогла бы произнести в ответ и пары слов, показав себя вовсе неотесанной и глупой девицей. Но к тому моменту, как он обратился ко мне, я несколько пришла в себя.

— Твой родственник нарушил мой приказ, — произнес господин Огасто. — Я сказал, чтобы он больше не посылал тебя в эти глухие места за травами.

— Не гневайтесь на него, ваша светлость, — всполошилась я, сообразив, что оказала дядюшке Абсалому очередную медвежью услугу. — Я утаила от него тот случай. Он не знает о вашем приказе, и в том лишь моя вина, простите меня…

— Отчего же ты не передала ему мои слова? — в голосе господина Огасто звучало легкое удивление безо всяких признаков гнева, и я расхрабрилась.

— Мне бы тогда и шагу ступить из наших комнат не позволили, ваша светлость, — честно ответила я. — А я хотела бы хоть изредка выходить из вашего дворца в одиночестве, без надзора.

— И зачем же ты хочешь выходить из моего дома в одиночестве? — чуть насмешливо спросил герцог, и нотки, прозвучавшие в его голосе, заставили меня потерять голову.

— А отчего вы уезжаете из дворца без сопровождения? — ответила я вопросом на вопрос и тут же, испугавшись собственной дерзости, начала просить прощения за свою болтливость.

Господин Огасто знаком показал, что не придал серьезного значения моему нахальству, и ответил:

— Верно подмечено, маленькая Фейн. Но не думаю, что причины для уединения у нас схожи. Я и впрямь иногда устаю от старого дворца. Меня одолевает тоска при виде его стен, и я сбегаю от черных мыслей и тяжелых воспоминаний. Иной раз одиночество средь полей не так страшно, как одиночество средь людей. Я сомневаюсь, что в твоей милой головке рождаются столь тягостные образы, и вряд ли тебе стоит подвергать себя опасности, как сегодня, из-за пустой прихоти.

— Но… но почему вам плохо во дворце? — я запиналась, но превозмогала страх, понимая, что нельзя упустить удивительную возможность вызвать господина Огасто на откровенный разговор. — Вас почитают и любят…

— Ты уже наверняка знаешь, что это не так, Фейн, — тон герцога был отвлеченным и словно располагал к тому, чтобы я продолжала свои расспросы. — Я чужак в этих краях, за мной по пятам идет дурная слава. Сами стены этого дома ненавидят меня за то, что я объявил себя их господином.

— Но ваша жена, госпожа Вейдена, вас очень любит! — воскликнула я, не веря, что мой язык осмелился произнести эти слова. — Разве этого недостаточно, чтобы чувствовать себя счастливейшим из смертных? Каждый человек мечтает быть любимым, ведь чувства, обращенные на него, возносят его над остальными! И напротив, как несчастен человек, которого никто не любит…

— Стало быть, ты хочешь, чтобы тебя любили все, кто встречается на твоем пути, Фейн? — Его светлость оглянулся, словно ища в моем лице что-то такое, чего раньше не заметил.

— Да, — простодушно призналась я и шмыгнула носом. — До чего же обидно, когда тебя гонят, едва завидев рыжие косы! Куда бы я ни пошла — меня встречают злоба и страх, а провожают подозрительные перешептывания. И все оттого, что мне не повезло уродиться красноволосой… Этого нипочем не изменить ни мазями, ни молитвами, ни колдовством, ведь рыжина и самыми крепкими зельями не выводится — так мне сказала одна знахарка, а она знала в том толк!.. Но мне кажется, что найдись в мире хоть один человек, который отнесется ко мне по-доброму и всегда будет рядом, — злые взгляды остальных уже никогда не обидят так, как раньше!

— Если бы все было так просто, рыжая девочка, — вздохнул господин Огасто.

— Когда тебя любят — это всегда хорошо! — упрямо возразила я.

— Когда не можешь ответить любовью на любовь — это приносит множество несчастий, — ответил мужчина, и голос его прозвучал глухо.

Сам по себе этот разговор был настолько удивительным, что у меня дух перехватывало: сам светлейший герцог говорил со мной, точно я была ему равной. Последние же его слова и вовсе заставили мое сердце екнуть — мне показалось, что господин Огасто признался, будто не любит госпожу Вейдену!

— Но все может перемениться… — робко произнесла я, чувствуя, как замирает все мое нутро.

— Не может, если вся любовь уже отдана другой, — был ответ, и я едва не лишилась чувств, теперь уж окончательно уверившись, что гадалка с ярмарки не соврала.

К тому времени мы добрались до того самого пустыря, где я оставила свою корзину. Герцог помог мне спешиться, и, почувствовав касание его пальцев, я испугалась, как бы мое сердце не лопнуло от восторга. Забылась боль от ушибов — утвердительно кивнула, когда господин Огасто спросил, смогу ли я дойти до дому. Разумеется, никакого смысла отвечать иначе у меня не имелось — вернись я во дворец, восседая на коне его светлости, пищи для сплетен и пересудов таммельнцам хватило бы на десять лет вперед. И блаженство, которое я тогда испытывала, не помешало мне сообразить, что обстоятельства нашей второй встречи с господином Огасто нужно сохранить в глубочайшей тайне.

— Ваша светлость, — обратилась я к герцогу напоследок. — Прошу вас, не говорите моему дядюшке о том, что случилось сегодня. Я… я не приду сюда больше, обещаю вам.

Господин Огасто, вновь вернувшийся к своему обычному отстраненному виду, небрежно кивнул в ответ на мои слова и вскоре скрылся за деревьями. Я же, подняв трясущимися руками корзину, некоторое время стояла, подняв пылающее лицо к безоблачному небу, беззвучно вознося хвалу богам, а затем похромала в сторону предместья, не переставая блаженно улыбаться.

Дядюшка Абсалом, осмотревший вечером мою ногу, в очередной раз упрекнул меня в неловкости и глупости, но достал из потайного ящика мазь, которую обычно держал про запас и не тратил по пустякам. Я все еще не придумала, как лучше передать дядюшке слова его светлости, чтобы соврать при этом как можно меньше, — родственник мой, будучи записным вралем, чуял ложь за версту, но судьба снова решила мне пособить, хоть и не вполне приятным образом.