Драконы Погибшего Солнца - Трейси Хикмэн Страница 15

Примерно в то же время драконица Берилл заметила, что ее магические силы ослабли. После долгих сомнений она была вынуждена признать, что с ней происходит что-то странное. И обвинить в этом легче всего было Малис, ее отдаленную родственницу, склонную, как считала Берилл, к злым козням. Берилл также возложила вину за происшедшее на магов-людей, скрывавших от нее Башню Высшего Волшебства в Вайрете. По всем этим причинам Берилл начала постепенно расширять территорию подвластных ей земель. Она продвигалась медленно, не желая привлекать внимание Малис. Конечно, ее соперницу не могли обеспокоить сожжение одного-двух городков или ограбление нескольких деревень. Город Гавань оказался в числе тех, что не так давно попали под власть Берилл. Утеха же оставалась нетронутой, хоть давно находилась под пристальным вниманием зеленой драконицы. Выжидая время, Берил приказала перекрыть дороги, давая людям почувствовать свою силу.

Беженцы, которым удалось покинуть Гавань и ее окрестности, бежали в Утеху, утроив тем самым численность ее населения. Когда они прибыли в город со своим скудным скарбом, который тащили на себе и лишь в редких случаях везли на телегах, их разместили в жилищах, которые отцы города называли «временными». И действительно, эти жалкие лачуги не были рассчитаны на долгое существование, но поток беженцев не прекращался, и «временные жилища» превратились, увы, в постоянные.

Первым, кто появился в лагере беженцев наутро после бури, был Карамон Маджере, привезший с собой целый фургон с провизией, тюками одеял, топливом и кое-какими строительными материалами.

Карамону было далеко за восемьдесят, сколько именно, никому не было известно, ибо сам он потерял счет прожитым годам. В Соламнии таких называли «великими старцами», и действительно, годы явились к нему не коварным врагом, подстерегшим из-за угла, а почетным противником, салютующим с поднятым забралом. Дородный и крепкий, Карамон не позволял себе сутулиться («Брюхо мешает», – шутил он и первый хохотал над своей шуткой), просыпался раньше всех в доме, чтобы наколоть дров для кухни или закатить в погреб тяжелые бочки с элем.

Хозяйство в таверне «Последний Приют» вели две его дочери – единственная уступка, которую Карамон сделал своему возрасту, оставив за собой обязанность подавать напитки в баре, что неизменно сопровождалось задушевной беседой с посетителями. Лаура управляла таверной, а Дезра, не лишенная некоторого авантюризма, отправлялась на рынок в Гавань или какой-либо другой городок, чтобы добыть лучшего хмеля для гостиничного пива, меду для их легендарной медовухи, а порой и «гномьей водки», привезенной из Торбардина.

Стоило Карамону появиться в дверях таверны, как его мгновенно облепляла толпа утехских детишек; все они звали его «дедушкой» и вечно ждали от него рассказов или просили покатать их на плечах. Он был другом беженцев, которые, возможно, не имели бы и этого жалкого крова, не пожертвуй Карамон леса для строительства пресловутых «временных жилищ» и не присмотри он лично за их сооружением. Сейчас он вынашивал план постройки на окраине города постоянного жилья для несчастных скитальцев, из-за чего приходилось наседать, умолять и иногда даже угрожать нерасторопным властям. Имя Карамона Маджере упоминалось жителями Утехи не иначе как с благодарностью и благословением.

Навестив беженцев, Карамон объехал остальных жителей города, чтобы проверить, все ли в порядке, узнать, в чем нуждаются люди, подбодрить и поддержать тех, кто пал духом из-за ужасных событий минувшей ночи. Завершив дела, он отправился завтракать. В последнее время он совершал эту трапезу в компании с одним из Соламнийских Рыцарей, человеком, который напоминал ему двух его сыновей, погибших в Войне с Хаосом.

Сразу по окончании той Войны в Утехе был образован гарнизон. Сначала он был невелик, в состав его входили только те рыцари, которые несли почетную стражу около Усыпальницы Ушедших Героев. Но постепенно угроза со стороны великих драконов, ставших теперь явными, хотя и ненавидимыми населением правителями Ансалона, заставила рыцарей расширить гарнизон.

Взимая дань с жителей Утехи и других земель, подпавших под ее власть, Берилл давала им взамен право жить и даже богатеть для того, чтобы поток этой дани все время увеличивался. В отличие от драконов прежних времен, наслаждавшихся убийствами, мародерством и поджогами, Берилл понимала, что сожженные города не приносят дохода, а мертвые люди не платят налогов.

Многих удивляло, что Берилл и ее соплеменники, обладая невероятной магической силой, так жаждут богатства. Но Берилл и Малис были не только сильны, но и чрезвычайно хитры. Если бы они позволили себе ненасытную и бессмысленную жестокость и вырезали целые поколения людей, то в конце концов Ансалон восстал бы и в отчаянии пошел войной на драконов. А при нынешнем положении дел большинство людей находило жизнь под властью драконов даже удобной. Они были готовы платить любую дань при условии, что их оставят в покое.

Несчастья происходили с другими народами и, несомненно, были ими заслужены. Если сотни кендеров были убиты или изгнаны из своей родной страны – Кендермора, если восставшие эльфы Квалинести были умерщвлены или томились в застенках, какое отношение все это могло иметь к людям? Тем не менее Берилл и Малис в каждом городе и каждой деревне имели своих соглядатаев, которые усиливали разногласия между людьми, их взаимные подозрения и ненависть, а также тщательно следили за тем, чтобы ни одной медной монеты не ускользнуло от драконов.

Карамон Маджере был одним из немногих, кто не только во всеуслышание объявлял о том, что не станет платить дань, но и в самом деле отваживался на это.

– Ни одной капли эля я не подам этим дьяволам, – отвечал он на расспросы, которые, впрочем, звучали очень редко, так как всем было известно, что шпионы Берилл записывают имена неосторожных.

И несмотря на немалые трудности, Карамон продолжал упорствовать в своем отказе. Утеха была довольно богатым городом, а теперь даже превзошла в размерах Гавань, и потому дань, наложенная на нее, оказалась довольно высокой. Жена Карамона, Тика, часто напоминала ему, что их доля ложится на плечи других граждан и что от его отказа участь других становится еще тяжелее. Карамон мысленно признавал правоту жены, и его стали одолевать мучительные раздумья. Но довольно скоро он придумал учредить налог для самого себя, обложить данью собственную таверну и сделать так, чтобы средства от этого налога поступали не драконам, а распределялись между теми, кто особенно пострадал или впал в нужду из-за «драконовой десятины», как прозвали люди эти пошлины.

И Утеха, выплатив высокие налоги, стала распределять деньги Карамона между своими согражданами.

Если бы удалось так же успешно пресечь его вольнодумные высказывания, отцы города были бы счастливы. Карамон продолжал во всеуслышание говорить о своей ненависти к драконам и заявлять: «Стоит нам объединиться, и мы запросто справимся с этой Берилл. А для начала можно попробовать выбить ей глаз Копьем». Когда Гавань, очевидно за неуплату налогов, была атакована Берилл (а это случилось всего несколько недель назад), представители городских властей пришли к Карамону и на коленях умоляли его прекратить свои подстрекательские выступления.