Антарктида online - Александр Громов Страница 15

— Ноу. — Шеклтон уверенно замотал головой и едва не уронил ее с руки-подпорки. — Не хочу.

— И я не хочу. А придется. Прикажет тебе твоя австралийская родина — и будешь. Что, нет?

— Ноу. Нет. Не буду.

— А не будешь — вышлют тебя в твою Австралию в двадцать четыре часа. К твоим утконосам.

Шеклтон упрямо мотал головой:

— Ноу. Нет выслать. Нет коммандос. Нет утконос. Вашингтон э… договор! Протест… Каждый научник есть протестант… Фрэндшип, йес? Со-ли-дар-ность! — Произнеся это трудное слово, он разгладил морщины на лбу и победно блеснул глазами.

Непрухин только махнул рукой и вновь чудом удержал равновесие.

— Наивный ты человек, Ерема. Не знаешь, как договорами подтираются? Ну, так узнаешь — делов-то! Тьфу!

— Хорош о плохом, — прогудел Ломаев. — А то я что-то трезветь начал. Зимовка, блин, псу под хвост, деньги, наверное, тоже… Да что деньги! А Молодежная? Такая станция! Столица, хоть и законсервированная… А Новорусская наша? Отнимут ведь… Не трави душу, Игорек, лучше налей еще. Там еще осталось? Тогда выпьем! Не забудь — Ереме разбавленного.

— Со-ли-дар-ность! — повторил Шеклтон.

— Чего-о?

— Политик — дрянь, — из последних сил сообщил австралиец. — Ученый — всегда договориться. Дьепломат — нет. Факин политик — гоу хоум. Антарктик — наша…

Вслед за тем он со стуком уронил голову на стол и отключился.

Ломаев шумно вздохнул и посмотрел на него с сожалением:

— Договорился один такой… А, ладно! Что бы там ни случилось — за Антарктиду! По последней.

Звякнули кружками, выпили, задвигали челюстями, жуя зеленые хрюкающие помидоры. Душевно…

— А может, он прав? — спросил Непрухин, одной рукой смахивая набежавшую слезу, а другой указывая на Шеклтона. — Сколько тут у нас э… станций? У нас четыре действующих да еще три можно расконсервировать, у американцев — теоретически шесть, у австралийцев — три, у англичан, аргентинцев и китайцев по две, у французов, бельгийцев и новозеландцев по одной, у японцев и чилийцев обратно по две, потом еще норвежцы, южноафриканцы, поляки… кто там еще?

— Украинцы, — подсказал Ломаев.

— Точно, у них старая английская станция, им подарили… Да я же их вчера в эфире слышал, значит, в этом году они собрались зимовать. В общем, бери на круг человек пятьсот, а то и тысячу. Если всем объединиться, то… Генка, ты представляешь, что будет?

— А что будет? — спросил Ломаев.

Глаза у Непрухина горели — совсем как у Шеклтона две минуты назад. Чудилось в них синее спиртовое пламя.

— Не солидарность никакая, этого мало. Го-су-дар-ство, понял? Новое и суверенное государство Антарктида. Скажем, э… Антарктическая Федерация… или Конфедерация, не суть важно, потом решим. Самопровозглашение, понял? Страны, какие послабее, нас поддержат, только чтобы у сильных кусок из лап ушел. А вступим в ООН — съешь нас тогда без хрена! Вот им! — Непрухин попытался отбить положенное «им» на локте и едва не сверзился с табурета. — Ерема-то прав, только не успел договорить, потому что устал…

— А Россия? — нахмурился Ломаев.

— Поддержит в числе первых. На что спорим?

— Я о другом. О России ты не думаешь? Ну ладно, Вашингтонский договор державы похерят, тут я согласен… Но, по-моему, раз де-факто мы сидим тут, то России при дележе должен отойти кусок. Хотя бы вот эта Земля Уилкса…

— И что Россия будет с нею делать, а? Сам подумай. Генка, ты чего, а? Аляску вспомни, Калифорнию. А ведь тогда мы сильные были, и все равно оказалось, что руки коротки…

Ломаев тяжко вздохнул и стал мрачен.

— Не знаю… Может, базу для флота… бесплатную. Вместо Камрани.

— Это какого флота? — прищурился Непрухин. — Это ржавого, да? Того, что из Владивостока никак не может выйти?

— Заткнись.

— Сам заткнись. Россия нам еще спасибо скажет, это я тебе говорю. Многополюсность мира, равновесие и все такое. Одним полюсом больше — какая, на фиг, разница? Лишь бы не меньше.

— Давай перекурим, — сказал Ломаев.

— А гости?

— Потерпят. Во сне легко терпеть.

Затянулись «Примой». По комнате поплыл дым, дышать стало труднее.

— Ты хоть бы дверь на минуту приоткрыл, — укорил Ломаев. — Задохнемся ведь. Это у тебя от духоты мысли такие дурацкие.

На то, чтобы, хватаясь за стенки и шкафы с аппаратурой, преодолеть расстояние от стола до двери, Непрухину потребовалось полминуты. Струя холодного воздуха, не сухого, как обычно, а влажного, промозглого, потекла по ногам. Сидящий на полу Макинтош замычал и зашевелился, но не проснулся.

— Назад, Тохтамыш! — заорал вдруг Непрухин, и чей-то мокрый нос коснулся свесившейся со стола ладони Ломаева. — Брысь! Пшел вон, скотина!

Пока выгоняли лохматого Тохтамыша, нипочем не желавшего ночевать в холодном тумане, скулящего, уворачивающегося от рук и огрызающегося, домик совсем выстудило. Дрожа, захлопнули дверь и, не обращая внимания на скулеж и царапанье, набуровили еще по двадцать капель. Сглотнули без тоста и закуски.

— Суки, — невнятно, но с чувством произнес Ломаев. — Вот суки.

— Точно, — согласился Непрухин. — Дай пять. А кто суки?

— Да все… Все, кто гробит Антарктиду. Все, кто сидит и ничего… ничего, блин, сделать не может. Вот как ты и я. Тошно мне, Игорь, не могу я так… Включи радио, что ли, давай послушаем, что в мире делается…

Минут через пять стало ясно, что ничего особенного в мире не делалось. То есть ничего такого, что было бы невозможно предсказать заранее. Недолго послушали американцев и новозеландцев, затем поймали на КВ русский «Маяк». Повсюду в блоках новостей шло одно и то же: передавались новые координаты Антарктиды, сообщалось о жертвах цунами, пропавших самолетах, сбившихся с курса судах и тревожной судьбе полинезийцев, чьи острова в одночасье скакнули в южные полярные широты. Эксперты-геофизики не могли сказать ничего вразумительного, солидные религиозные конфессии реагировали лишь призывами молиться, уповая на безграничное милосердие всевышнего, а несолидные выступали с жутковато-злорадными заявлениями и пророчествами — мол, то ли еще будет, гореть вам синим пламенем, схизматики, и поделом. Совет Безопасности ООН заседал со вчерашнего дня, однако не принял пока никакой резолюции. В Москве плюс один градус, осадки, налипание мокрого снега.

— Во связь, — с блаженной улыбкой сказал Непрухин и уронил подбородок с кулака. — Ни тебе ионосферной непрух… непроходимости, ни какой другой фигни… Не, я тащусь…

— Выключи, — морщась, как от мигрени, потребовал Ломаев.

Стало тихо. Даже Тохтамыш смирился со своей участью и перестал царапать дверь снаружи.

— Антарктик! — пробубнил вдруг Шеклтон, не поднимая головы. — Фридом! Солидар… — Не договорив, он густо всхрапнул и издал носом заливистый свист.