Врата Птолемея - Джонатан Страуд Страница 15

Александрия, 126 г. до н. э.

Жарким утром середины лета священный бык вырвался из своего загона у реки. Он носился по полям, отмахиваясь от мух и грозя рогами всему, что движется. Трое людей, которые пытались его поймать, были серьёзно покалечены. Бык проломился сквозь тростники и выбежал на дорожку, где играли дети. Когда дети завизжали и бросились врассыпную, бык застыл, словно в недоумении. Но слепящее солнце, играющее на волнах, и белые одежды детей разъярили его. Он наклонил голову, ринулся на ближайшую девочку и наверняка забодал бы её или затоптал насмерть, не проходи мимо мы с Птолемеем.

Принц поднял руку. Я повиновался. Бык застыл на середине броска, словно наткнулся на стену. Он замотал головой, глаза у него разъехались в разные стороны, и он рухнул в пыль, где и остался лежать до тех пор, пока подошедшие прислужники не связали его верёвками и не увели обратно в загон.

Птолемей дождался, пока его свита успокоила детей, потом продолжил прогулку. Об этом инциденте больше разговору не было. И тем не менее к тому времени, как мы возвратились во дворец, стая слухов вспорхнула, разлетелась и теперь кружила над его головой. К вечеру весь город, от последнего бродяги до самого надменного жреца Ра, уже слышал об этом событии — хотя не обязательно правду.

Я, как обычно, допоздна блуждал по вечерним рынкам, внимая ритмам большого города, приливам и отливам новостей, несомых людским морем. Мой хозяин сидел, скрестив ноги, на крыше своих покоев и то принимался царапать тростниковым стилом по полоске папируса, то поднимал голову и смотрел на темнеющее море. Я приземлился на карниз в обличье чибиса и уставился на него глазом-бусинкой.

— На базарах только об этом и разговору, — сказал я. — Про тебя и про быка.

Он окунул тростинку в чернила.

— Ну и что?

— Может, и ничего, а может, это и важно. Но люди шепчутся.

— И что же они шепчут?

— Что ты колдун и водишься с демонами.

Он расхохотался и аккуратно вывел цифру.

— Ну что ж, фактически они правы!

Чибис забарабанил когтями по камню.

— Протестую! Термин «демон» неверен и крайне оскорбителен! [23]

Птолемей положил стило.

— Дорогой мой Рехит, напрасно ты так беспокоишься из-за имен и титулов. Они всегда грубы и приблизительны и используются лишь для удобства. Люди говорят так исключительно из невежества. Вот если они постигнут твою природу и по-прежнему будут относиться к тебе враждебно и презрительно, тогда действительно стоит тревожиться.

Он улыбнулся, искоса глядя на меня.

— А такое тоже возможно — будем смотреть правде в глаза.

Я слегка приподнял крылья, и морской бриз взъерошил мои перышки.

— Пока что тебе удаётся поддерживать хорошее мнение о себе. Но помяни моё слово: скоро станут говорить, что это ты выпустил быка на волю!

Он вздохнул.

— Честно говоря, моя репутация — добрая или дурная — не особо меня заботит.

— Тебя она, может, и не заботит, — мрачно сказал я, — но во дворце есть те, для кого это вопрос жизни и смерти.

— Только те, кто бултыхается в гуще политики, — сказал он. — А я для них ничто.

— Хорошо бы, коли так! — мрачно ответил я. — Хорошо бы… Что ты там пишешь?

— Твоё описание стен стихий на границах мира. Так что прекрати морщить клюв и расскажи об этом поподробнее.

Ну и пришлось оставить все как есть. Спорить с Птолемеем было бесполезно.

Он с самого начала был исполнен любопытства и восторга. Накопление богатств, жены и дорогие безделушки — эти освященные временем предметы вожделения большинства египетских магов — его не интересовали. Он стремился к знанию, но к знанию особого рода — отнюдь не к тем знаниям, что позволяют обращать в пыль стены городов и повергать ниц врагов. Он был немножко не от мира сего.

В самую первую нашу встречу он застал меня врасплох именно этим.

Я явился в облике песчаного вихря — в те времена это была самая модная личина. Голос мой гремел подобно эху камнепада в горном ущелье.

— Назови своё желание, смертный!

— Джинн, — сказал он, — ответь мне на вопрос!

Вихрь принялся вращаться ещё быстрее.

— Мне ведомы все секреты земли и все тайны воздуха! Мне ведомы ключи, отворяющие женские души! [24]Чего ты желаешь? Говори!

— Что есть сущность?

Песок завис в воздухе.

— А?

— То, из чего ты состоишь. Что это такое? И как оно устроено?

— Э-э… ну…

— И вот ещё — Иное Место. Расскажи мне о нём. Как там течет время — параллельно с нашим или иначе? Каков облик его обитателей? Есть ли у них царь или вождь? Есть ли там твёрдая материя, или там царит вечный адский круговорот, или что-то иное? Что собой представляют границы между вашим царством и этой Землей и до какой степени они проницаемы?

— Э-э…

Короче, Птолемею были интересны мы. Джинны. Его рабы. В смысле, наша подлинная природа, а не вся эта внешняя шелуха. Какие бы жуткие обличья я ни принимал, какие бы фокусы ни выкидывал — он только зевал. Когда же я пытался издеваться над его юностью и девчачьей внешностью, он только от души смеялся. Он сидел в центре своего пентакля, держа на коленях стило и папирус, жадно слушал, одергивал меня, когда я уж чересчур завирался, часто перебивал, чтобы что-то уточнить. Он не применял ни Иглы, ни Пики, ни прочие средства наказания. Его вызовы редко длились дольше нескольких часов. Такого закаленного джинна, как я, имевшего представление о жестоких обычаях людей, это изрядно сбивало с толку.

Кроме меня он регулярно вызывал многих джиннов и мелких духов. Все вызовы проходили примерно одинаково: вызов, разговор, волшебник лихорадочно записывает услышанное — и отпускает.

Со временем во мне проснулось любопытство.

— Зачем ты это делаешь? — напрямик осведомился я. — Зачем расспрашиваешь? Зачем записываешь?