Шмагия - Генри Лайон Олди Страница 15

Дурень ты, малефик.

Коза ты вольноотпущенка.

Драная.

Разочарован и пристыжен, Андреа брел по улице к забору знакомого дома. Тщательно обходя злополучные плюшки: споткнуться и расшибить в придачу правый мизинец было бы уже полным крахом. Напился, бездарь? Волшба тебе мерещится, худоумку?! Хотелось упасть на разостланную постель, закрыть глаза, забыться… У ворот, из будки, ворчливо гавкнул Нюшка: носит, мол, всяких! Вспомнив Дикого Ангела, Мускулюс решил было пожаловаться кобелю на одиночество, но поднял глаза и окаменел дурацкой плюхой.

На втором этаже дома Швеллеров светилось окно.

Видимо, там располагалась спальня хворой Ядвиги. Отсюда просматривалась лишь резная спинка кровати — почтенное ложе семейства, где исправно зачинались маленькие швеллерята и отходили в мир иной старики, уступая наследникам право драть, мять и дубить. Над кроватью, отчетливо виден на светлом фоне, возвышался хозяин Леонард. Лицо кожевника сияло радостью, губы шевелились, произнося неслышимые отсюда слова, а похожими на окорока ручищами Леонард делал пассы.

Проклятье!

В этих пассах крылась система.

Кобель Нюшка гавкнул громче, удивляясь гостю: почему ждет снаружи? Ворот в Красильной слободе не запирали. Но Мускулюс остался глух к намекам кобелька. Весь внимание, он следил за пассами хозяина. Абсолютно неизвестные комбинации. Туманная ритмика пальцовки. Плечи слегка напряжены, хозяин сутулится, отчего жест идет скованно, как у начинающего. Но ошибка исключалась. Движения такого рода не происходят сами собой, во время беседы с удрученной хворями супругой. И — счастье. Немыслимое, невообразимое, юное счастье на бычьей физиономии кожевника.

Сил на Вышние Эмпиреи не оставалось.

Но и бросить все, как есть, малефик отказывался. Кобель аж зашелся от зависти, когда Андреа начал обнюхивать воздух, беря «верхний след». Для выводов хватило пяти минут. Явись сюда обер-прокуратор Надзора Семерых и приведи Андреа Мускулюса к присяге — колдун поклялся бы на «Своде Мажестики», что действия Леонарда Швеллера не имели никакого отклика в тихих омутах астрала. Маной хозяин не обладал, пассы его оказались обманкой, система — чушью, движения — подражательством. Так бульварный мим передразнивает солдата, булочницу, стражника, не являясь никем из жертв своего искусства.

— Что ж ты творишь, дядя? — мрачно пробормотал колдун.

— Моя школа! Вам нравится, мастер Андреа?

Давешний парень-дурачок, большой дока в кулинарном ремесле, вышел из тени акации. Он улыбался. Лицо парня напоминало зеркало, где, лучом низвергаясь из окна второго этажа, отражалась бредовая радость Леонарда Швеллера, хозяина-безумца, — чтобы усилиться стократ.

Вывесить такое зеркало в «Хромом Мельнике» — тамошние зеркала от зависти лопнут.

— Да вы не стесняйтесь! Если нравится, скажите честно. Я никому ябедничать не стану…

— Н-нра… нравится…

Обойдя готового рухнуть колдуна, юный наглец распахнул ворота. Зашел во двор, как к себе домой. Седой кот важно вышагивал за ним по пятам, задрав хвост трубой. Честное слово, малефик не удивился бы, пойди из этой трубы белоснежный перистый дым. Вскоре шаги чудного парня затихли. Хлопнула дверь флигеля в глубине. Кот вернулся, запрыгнул на забор и принялся без симпатии разглядывать колдуна.

«Шел бы ты спать, гулена!» — светилось в редком зеленом янтаре кошачьих глаз. Мускулюс не стал спорить.

А в светлом окне смеялся, творя ложные чудеса, угрюмец-кожевник.

* * *

Проснулся колдун на рассвете, бодр и весел. Сбежал вниз, на двор: умываться.

— С правой вам ноги, мастер Андреа!

— И вам всех благ, милочка! Не сольете ли гостю?

— С радостью! Вам холодненькой или подогреть?

— Холодненькой! Ых-х-х!

Такое уже случалось с Мускулюсом: после ночи кошмаров вскочить зеленым, пупырчатым, хрустким огурчиком, до краев налитым соком жизни. Учитель Просперо полагал это качество весьма полезным для их профессии, иногда завидуя ученику вслух. Сам боевой маг подобными талантами не обладал — даже необходимость поднять чашку с чаем он сопровождал сетованиями. Вид при этом у Просперо Кольрауна был, как у каторжника после трудового дня. Впрочем, Андреа не заблуждался насчет наставника: сетуя и жалуясь, тот мановением перста скрутил бы дюжину таких бодрячков, как любимый ученик. А потом бы еще неделю жаловался.

— А-а-ах! Хватит, милочка, вы меня доконаете!

— Да вас колом не перешибешь, мастер колдун!

— Полно! Я пожилой, больной человек!

— Больной он… Ишь, вымахали на столичных хлебах!

— Я-то что! Вот ваши кожемяки… Кстати, ваш старший братец — он дома не ночует?

— А Шишка пятый год как отстроился! Фержериту Павизар за себя взял, с приданым. Ферж мне, хромой, не чета, она в любую щель затыка… У тупика живут: видали, где наличники резные…

Вскоре, не обращая внимания на Цетинку и заинтересованного Косяка, малефик уперся лбом в забор. «Великая Безделица» требовала регулярности. Позволив телу следовать знакомым курсом, сублимируя ману, Мускулюс задним числом бранил себя за пьянство. Ясно же, что таинственный старичок, детское «колдовство» и пантомима Леонарда Швеллера — плод воображения, разгоряченного тминной! Тмин вообще дурно влияет на разлитие флегмы! Мало того, позже, едва Андреа лег в постель, начала сниться и вовсе несуразица: кто-то из соседей, подхватив лунатизм от близости лилльских девиц, бродил по крыше дома, громко стеная, затем повис на водосточной трубе, пытаясь выломать прутья решетки на вожделенном окне, девицы радостно приняли участие во взломе, и лишь героизм капралов, а также меткость Тьядена, выбежавшего наружу с горстью каленых орехов-шибунцов…

Разумеется, кошмар! Бред! Если засыпаешь на трезвую голову, никогда такого не приснится! Завершив упражнения, колдун посыпал голову пеплом.

Фигурально, ясен день.

Скрип дверных петель остался бы незамечен, если бы контрапунктом ему не прозвучал требовательный мяв. На крыльце объявился серебристый котище, взыскуя завтрака. Продолжая орать, Косяк с неохотой посторонился, выпуская из дверей хозяина. Леонард Швеллер степенно отдал поклон малефику и жестом щеголя смахнул с кафтана невидимые пылинки. Будто не в красильню, а на праздник собрался. Щегольства, а также благостного выражения лица, насколько колдун помнил, за Швеллером ранее не водилось. Да и суконных кафтанов он избегал, обходясь подручным матерьялом. Куртка из замши, штаны из юфти, сапоги из кирзы, шляпа из велюра. Рубаха, кажется, из лайки, но тут Андреа мог и подзабыть.

Говорят, люди к старости меняются.

Правду говорят.

«Это из-за Ядвиги… Кто ж мог знать?…» — угрюмой латимерией всплыл в памяти голос ланд-майора. Следом потянулся склизкий хвост водорослей-воспоминаний. Тмин тмином, а разговор с Намюром никак не был хмельным кошмаром.