Шутка Вершителей - Елена Литвинова Страница 15

— Я со своим сердцем живу уже пятьдесят восемь лет, Ваух. И знаю все его слабые стороны! — усмехнулась мама. — Только не говори, что твой осмотр доктором был всего лишь предлогом, чтобы осмотреть меня и послушать моё сердце! Вот Милада не стала бы обманывать меня, Айо, задумайся над этим! — и она выразительно задрала вверх свой подбородок.

Мамочка моя всегда отличалась умом, но если бы она знала, что доктор пришёл сюда не только ради её сердца, то, возможно, нам с отцом бы не поздоровилось.

— Ну, что Вы, Рамина, — ответил ей доктор, — да, Ваша дочь говорила мне про Ваше слабое сердце, но если Вы прожили с ним столь долго… То что уж тут говорить?

Доктор выразительно посмотрел на меня, и я поняла, что он уже что-то понял.

Когда он прощался с мамой, он взял её за руку и что-то долго-долго говорил о том, как она чудесно готовит, как она замечательно выглядит для её возраста, какая у неё умница дочь и молодец-муж. Мы с отцом стояли молча и ждали окончания этой сцены, как будто понимая: так надо.

А на улице, прощаясь около калитки, доктор сказал мне:

— Если честно, Рокайо, утешить мне Вас не чем: вашей матушке жить осталось не так долго. Сколько, сказать я Вам не скажу. Это могут быть два дня или десять, но таяние снега тут у вас в горах она не переживёт. Спокойной ночи, крепитесь…

Вот с такими словами он развернулся и ушёл, а я осталась и смотрела ему в след, пока его тёмный силуэт не скрылся за углом. Я не могла потом вспомнить, как попала в дом, что сказала отцу, как ложилась спать в одной кровати с Бертином. У мамы и папы нам приходилось ночевать всем вместе. Очнулась я уже посреди ночи, осознав открывшуюся истину: сердце мамы не выдержало бегства сестры в неизвестность, и она скоро умрёт!

На следующий день у меня с отцом состоялся тяжёлый разговор.

— И что, ничего нельзя сделать? — в пятый раз спрашивал он меня, вгоняя кувалдой в болванку железную скрепу. Так он возвращал себе физическую форму. Да и поговорить с ним дома у нас вряд ли бы получилось.

— Нельзя. Эйтерсс говорит, что и так Ада ей много лет отмерила с её болезнью.

И мне вспомни лись точно такие же слова, сказанные мамой до всех этих событий, ворвавшихся в нашу семью, словно ураган или землетрясение.

— Конечно, я не думал, что моя младшая дочь учудит такое: уйти с чужаком в другой мир… Жива ли она, а, Рокайо? Как ей там, если жива?

— Я каждый вечер молюсь за неё Великой, папа… Но мы с тобой сильные, всё выдюжим, но мама… Мама так любила её!

Через семь дней мама слегла. Доктор осмотрел её, а потом покачал головой.

— Я скоро отбываю в Стревин, мог бы взять её с собою, проконсультироваться ещё с кем-нибудь из докторов, опытнее меня, но, боюсь, что мы её не довезём… — говорил он потом мне и отцу на кухне.

На следующий день я оставила на доктора все дела и осталась ухаживать за мамой. Она впала в беспамятсво и постоянно бредила. Её руки становились то холодными, как лёд, то обжигали своей горячностью.

А рано утром она проснулась и посмотрела прямо на меня, сидящую рядом с ней на стуле.

— Айо?

— Да, мамочка…

— Сколько я проспала?

— Сутки…

— Где Ваух?

— Ещё спит, очень рано…

— Пусть спит… Послушая меня, Рокайо Ньево, — её глаза вдруг лихорадочно заблестели, — пообещай мне, что ты сделаешь всё возможное, чтобы отыскать сестру. Она должна знать, что её семья не бросила её, что мы все её любим!

— Обещаю, мама, только успокойся! — я вдруг испугалась, что её нервозность, этот лихорадочный блеск именно сейчас вгонят её в могилу, схватила успокоительный отвар и дала ей отпить несколько глотков.

— Всё… Хватит, — оттолкнула она кружку, — поклянись, Рокайо! Поклянись!

— Клянусь, мама, клянусь… Найду эту… сестрицу и всё передам ей!

— С отца я уже взяла такую клятву, так что помните об этом!

Нет, моя мама, Рамина Ньево, не умерла ни в этот день, ни в следующий. Мара забрала её ровно на тридцатый день бегства сестры. Предав земле её тонкое, жёлтое тело, мы с отцом два дня молчали между собой, общаясь только с Авидеей и Бертином. А на третий день я убирала в доме у родителей, куда переехала уже во время болезни отца, и мне на глаза попался клочок бумаги с символами Врат.

Я уже приняла решение, когда мне приснился странный сон. В нём я опять видела чужака. Тот стоял на скале посреди пустыне, а затем превращался в врана и громко каркал над моей головой. И в его карканье мне слышался смех.