Череп со стрелой - Дмитрий Емец Страница 14

Яра укусила себя за согнутый указательный палец. Тревожный сигнал для тех, кто ее знал.

– Надо поговорить! Пошли на наше место! Только не на электричке.

– Телепортируем? А обратно, получается, пешком?

– Ни за что. Одолжим у кого-нибудь нерпи.

Ул секунду подумал и кивнул.

– Кирилл! Ганич! У вас нерпи с собой? – позвал он.

Наученный отжиманиями, Кирюша дал свою нерпь сразу, а Ганич заупрямился. Стал бубнить, что нерпь отдавать не положено и он, как честный шныр, поставит в известность Кавалерию.

– Заодно, как честный шныр, поставь ее в известность, что кто-то крысит со склада шоколадные тортики и жрет их по ночам. Не удивлюсь, если скоро ему устроят темную в раздевалке, – сказал Ул.

– Чушь какая! Я тут при чем?

– Так передашь?

Ганич торопливо расшнуровал нерпь и сунул ее Улу:

– На! Подавись!

– А вот давиться я не буду! Мне не нравится, когда на меня рычат! – сказал Ул. – Ты забыл пообещать, что, пока мы будем в Москве, ты прочистишь шланг автопоилки. Его, между прочим, забило. Лед там где-то застрял.

Побежденный Ганич кивнул, с ненавистью косясь на скалящегося Кирюшу, который притворялся, будто очень занят уборкой и ничего не слышит.

– Умница! И только попробуй отыграться на ком-то из пегов! Я такие вещи моментом просекаю! – предупредил Ул, зубами затягивая шнурки его нерпи.

Через минуту Ул и Яра были уже в Москве. От проспекта Мира в сторону Сокольников тянулся очень длинный автомобильный мост, под которым проходило неисчислимое множество железнодорожных путей. Нигде больше в Москве не встречалось столько рельсов в одном месте. Ул с Ярой любили стоять на мосту и, облокотившись о перила, смотреть вниз. Там ходили люди в оранжевых жилетах. Звякали сцепки. Постукивали по колесам проверяющие молоточки. Деловитыми жуками ползли маневренные тепловозики.

Здесь всегда был особый железнодорожный запах, поскольку внизу отстаивалось множество пассажирских составов. Проводники мерзли и непрерывно топились углем. Над сотнями вагонов поднимались и разрывались ветром черные дымки. Пахло надеждами, переменами и дальними странствиями.

Ул смотрел вниз с моста, и с его лица не сходила глупая счастливая улыбка, ужасно раздражавшая Яру. Она даже глаза закрыла, чтобы не видеть его широкой физиономии. Ей хотелось укусить Ула.

Ул ничего не понимал. Он был как большой растерянный пес, который не может объяснить, почему его хозяйка плачет, хотя ее никто не убивает и в холодильнике есть колбаса.

– Ну чего ты? – спросил он и попытался потереться носом о ее нос.

Яра отодвинулась на полшага. Ул не почувствовал, что надо остановиться, и протянул руку, собираясь коснуться ее щеки. Яра не выдержала. Ее ненависть к этому типу, перевернувшему всю ее жизнь, достигла пика. Она схватила его за руку и вцепилась в нее зубами. Она грызла его кожу, дергая головой из стороны в сторону, чтобы ему было больнее, а Ул, успокаивая ее, гладил ее волосы. Внезапно поняв, что он не бьет ее, не защищается, а именно жалостливо гладит, Яра изумленно отпрянула. Злость ушла, уступив место беспомощности. Яра тихо всхлипнула.

– Успокоилась, чудо былиин? А у тебя неправильный прикус. Ты знала? – сказал Ул, разглядывая красные пятна на своей руке.

– Дурак!

– Дурак – плохое слово. Если подростки услышат, то будут повторять, потому что сами они, конечно, его не знают! – заметил Ул с укором.

Яра устало выдохнула.

– Все! Бесполезно продолжать! Я поняла! Ты будешь гнуть свою клоунскую линию! Только смотри, как бы она совсем не погнулась, – пригрозила она и отвернулась, неосторожно подставляя ему свой затылок.

Ул воспользовался этим и потерся носом о ее волосы. Учитывая, что он не был романтиком, в волосах своей возлюбленной он не унюхал ни свежескошенного сена, ни печеного хлеба, ни одуряющего счастья. Они пахли пегасней с примесью недавно погостившего здесь шампуня.

– Ты ничего не понимаешь! – повторила Яра.

– Чего не понимаю?.. Ребенок – это здорово! Сидит где-то там эдакая мелочь и злится, что пока не может смотреть на поезда.

Яра представила, как ее ребенок хочет смотреть на поезда, и усмехнулась. Ободренный этим, Ул почувствовал, что нужно добавить еще что-то такое правильное, расставляющее точки над «i», и сказал, что любит Яру и не бросит ее.

А вот это уже была ошибка. Когда человек находится в нервном состоянии, не следует говорить ему, чего ты не будешь делать. Его воображение моментально отпилит «не» от любого глагола, какой бы ты ни произнес, и мысли приобретут опасное направление.

Яра повернула к Улу озабоченное, очень недоброе лицо.

– А ребенка? – спросила она.

– В смысле?

– Не бросишь ли ты ребенка?

К ногам Ула ветер подкатил пластиковую пробку от бутылки. Ул столкнул ее с моста и смотрел, как она падает.

– Ну знаешь… я как-то что-то не ловлю… – сказал он.

– Нет, я не о том! – торопясь, сказала Яра. – Знаю, что не бросишь! Но что будет, когда он родится?

Ул не слишком представлял, что делают с детьми, поэтому предпочел отшутиться:

– Ну как? Наденем памперс, поселим в какой-нибудь коробке и будем учить алфавиту.

Яра мотнула головой:

– Ничего ты не понимаешь! Какая коробка?

– Ну кровать! – уступил Ул.

– Да при чем тут это? Сможет ли ребенок остаться в ШНыре? А я?

– А почему нет?

– Ты что, маленький?! Все будет зависеть от того, будет ли он шныром! Если нет, то и я не смогу остаться, потому что ребенок не сможет.

– Но почему?

– Ул! Ты или чего-то не понимаешь, или ты совсем ту… прости, я злюсь!.. Ты никогда не задавался вопросом, почему нет наследственных шныров? Ведь, по идее, многие шныры вступали в браки. И даже, наверное, со своими же! Но все равно почему-то пчелы вылетают из улья и притаскивают со стороны совсем левых людей, которые совсем не хотят сюда ехать и бьют стекла маршрутки! А шныровские дети навсегда покидают ШНыр с момента рождения!

– А сын Кавалерии?.. Он же наследственный?

– Сын Кавалерии лет пятнадцать жил то в Москве, то в Копытово, то вообще непонятно где… У родственников, у каких-то левых старушек. Кавалерия прятала его от ведьмарей, разрывалась между ним и ШНыром. А потом пчела прилетела за ним, да! И только тогда он сумел переступить за ограду ШНыра. Но это был один случай на сотни!

Ул помрачнел. Яра и ребенок уйдут из ШНыра! Его охватило острое чувство несправедливости. Почему так? Почему ребенок шныра так редко бывает шныром?

– А где ты будешь… – начал он, презирая себя за это «ты». Получается, что он-то останется в ШНыре. Или тоже придется уйти? Зарабатывать деньги на одежду и пеленки? Устроиться работать в магазин или на бензозаправку, которые в финале, в конце цепочки из мелких, средних и крупных хищников, окажутся принадлежащими тем же Долбушину или Тиллю?