Холодная ночь - Клаудия Грэй Страница 14

Значит, нужно было ухватиться за этот шанс, верно? Нет,неверно.

В те первые два раза я была сыта и утратила контроль надсобой из-за страсти к Лукасу, а не из-за голода. Та любовь, что заставила меняукусить его, помогла мне остановиться до того, как я причинила ему вред. Сейчасмной управлял дикий голод, и я очень сомневалась, что смогу сдержаться.

— Это опасно, — сказала я. — Нужно попробовать что-нибудьдругое.

— Нет ничего другого.— Лукас медленно снял футболку. Японимала: он делает это, чтобы не испачкать одежду кровью, но близость егополуобнаженного тела подействовала на меня как удар. Золотистый свет,струившийся из окон, обрисовывал его крепкую мускулистую фигуру. — Я тебедоверяю.

— Лукас...

— Давай. — Он шагнул ко мне. — Это единственный способпозаботиться о тебе, больше я ничего не могу. Позволь мне сделать это.

Я замотала головой:

— Ты не понимаешь. Сейчас все по-другому. Я слишком голодна.

— Ты кусаешь меня, только когда не голодна?

Я вспомнила те два раза — один после Осеннего бала, когда мывпервые страстно целовались, и второй, когда мы остались наедине в одной извысоких башен «Вечной ночи» и лежали в объятиях друг друга.

— Это было другое.

— То же самое. — Он обнял меня и поцеловал. Ничего похожегона наши прежние поцелуи. Этот был грубым, настойчивым. Лукас языком приоткрылмои губы и плотно прижался ко мне. Я не могла его оттолкнуть; я не могладумать, не могла двигаться, не могла ничего — только отвечать на поцелуй. Я такпо нему скучала — по вкусу его губ, по аромату кожи, по сильным рукам.

Он начал поцелуями прокладывать дорожку к моему горлу, и япрошептала:

— Еще немножко — и я не выдержу.

— Этого я и добиваюсь.

— Лукас... не нужно...

— Если для того, чтобы укусить меня, ты должна потерятьголову, я заставлю тебя потерять голову. — Его ладонь легла мне на грудь. — Какдалеко я должен зайти?

Мои инстинкты взяли верх. Я потянула его на пол. Старыедеревянные половицы негромко скрипнули под тяжестью наших тел. Лукас лег рядом,продолжая целовать меня в лоб и щеки, а я гладила его по голове и вдыхала егоаромат. Я слышала, как учащенно бьется его сердце. Я чуяла запах его крови.Скорее как животное, чем как человек, я изогнулась, прижимаясь к телу Лукаса,чтобы ощутить его тепло.

— Давай, Бьянка, — шепнул он мне на ухо. — Давай. Я знаю,что ты хочешь. Я тоже этого хочу.

«Стоп, стоп, стоп. Я должна вовремя остановиться. Не знаю,как я остановлюсь. Я не хочу его отпускать, никогда, я не хочу останавливаться...»

Я укусила его в плечо, и кровь хлынула мне в рот.

Да! Это то, чего я хотела, то, чего жаждала. Я услышала, какЛукас застонал, не знаю, от боли или от удовольствия. Тело мое содрогалось,пока я всасывала все сильнее, глотала и глотала его кровь. Горячую, сладкую,самую вкусную на свете. Это жизнь. Я чувствовала, как изменяется мое тело, каконо набирается сил и жизнь Лукаса вливается в меня...

Мои руки прижимали к полу его ладони, наши пальцыпереплелись.

— Бьянка, — прошептал он дрожащим голосом.

Я сделала еще глоток. Это было прекрасно — голод иудовлетворение одновременно, неразделимые. Как можно желать чего-то еще?

— Бьянка...

«Стоп, стоп, стоп!»

Я оторвалась от Лукаса в тот миг, когда голова его безвольноперекатилась набок. Шок мгновенно привел меня в чувство, я наклонилась над ними похлопала по щеке.

— Лукас? Ты в порядке?

— Дай мне... сек...

— Лукас!!!

Он попытался приподняться на локте, но снова упал на спину.Дышал он часто и прерывисто, а кожа стала бледнее, чем моя. Конечно, я-то порозовела,возрожденная жизнью, украденной у любимого!

Меня захлестнуло чувство вины.

— О нет! Я не должна была этого делать!

— Не говори так. — Его слова звучали неразборчиво. — Мыдолжны были... спасти тебя.

Я села и прижала два пальца к его шее. Пульс бился ровно,хотя и очень быстро. Кажется, я не зашла слишком далеко, но ведь могла! ПустьЛукас не видел опасности, я-то ее сознавала.

— Мы больше не можем этого делать, — сказала я, положив егоголову к себе на колени. Из ранки на плече еще сочилась кровь, но я подавилажелание слизнуть ее. — Нужно найти другое решение, и быстро. Так?

— Не так уж это было и плохо. — (От улыбки Лукаса у менявнутри все перевернулось.) — В общем-то, даже приятно.

Раньше я пришла бы в восторг, услышав от него такое. Носейчас я знала Лукаса гораздо лучше, знала его систему ценностей и считаласвоим долгом предупредить:

— Запомни — если я зайду слишком далеко, я могу убить тебя.А поскольку тебя уже несколько раз кусал вампир, ты сам станешь вампиром.

Лукас застыл. Хотя я тоже не хотела становиться полноценнымвампиром, отвращение Лукаса к этой идее было абсолютным. Смерть казалась емупредпочтительнее.

— Ладно, — произнес он. — Я загляну в больничный банк крови.Или придумаю еще что-нибудь. Но тебе лучше, да?

— Да. — И поскольку я пила человеческую кровь, то несомневалась, что некоторое время продержусь. Но не вечно. Он рисковал жизнью,чтобы подарить мне несколько дней. А может быть, у него были другие причины? Янегромко спросила: — Может быть, теперь ты этого хочешь? Ну, чтобы тебяукусили? В самом деле хочешь?

Я не винила бы его за это. Пару месяцев назад мою кровь пилБалтазар, и я помню свое возбуждение при этом. Но если Лукас так же хочет бытьукушенным, как я — укусить его, нам обоим совершенно необходимо научиться держатьсебя в руках.

Лукас долго думал.

— Не знаю, — ответил он наконец. — В общем-то, я думал отебе. Но должен признать, в этом есть чертовский кайф.

Я улыбнулась и смахнула с его плеча последнюю каплю крови.

— Да, что есть, то есть.

— Каждый раз, когда мы это делаем, я становлюсь сильнее. —Лукас заглянул мне в глаза. — И приближаюсь к пониманию того, кто есть ты. Нопри этом не превращаюсь в вампира сам...

Каждый укус дарил Лукасу немного вампирской силы. Его слухсделался острее и сила возросла во много раз, но раны не заживали быстрее, и онне жаждал крови. Секрет заключался в том, что он был готов к вампиризму, но ещене стал вампиром, — единственное, в чем мы были схожи.

Хотя нет, не единственное.

Я наклонилась ниже и шепнула:

— Я люблю тебя, Лукас.

— Я тоже тебя люблю. — Он устало сжал мою руку, и мы простосидели молча, не нуждаясь больше ни в ком в целом свете.