Греческий огонь. Книга 3 - Никос Зервас Страница 14

— Видать, попала в подземный переход между Большим Кремлёвским дворцом и административными корпусами, — понимающе кивнул Ваня. — Любопытно.

— Эх, туда бы заброситься… побродить под Кремлём!.. — мечтательно простонал кто-то из муравьиных братьев. — Я в книжках читал, что там старые подземелья остались, ещё со времён Ивана Грозного…

— Дальше — самое прикольное, — подмигнул диггер. — Вышла наша красавица из лифта: страшно, вокруг темно, ящики какие-то громоздятся. Короче, заплакала. Побежала по подземным коридорчикам. Потом страшно стало, в обморок плюхнулась. Очнулась уже в бомбарике, и вроде какой-то старичок за ней ухаживал, типа одеяльце поправлял. Одеяльце и правда имелось, сам видел. И печка ещё тёплая была, я трогал.

— Девочку сдали врачам, как было велено? — уточнил Ваня.

— Ясный перец, — утвердительно кивнул Митяй. — На «скоряге» увезли, в Центральную клиническую. На воспаление лёгких проверять…

Ваня подумал, что хорошо будет сегодня приехать к Асе в больницу. Привезти ей целый мешок всяких вкусностей и сказать что-то самое-пресамое ласковое, прощения попросить. И снова увидеть счастливые глазки:

«Ванечка, я ни чуточки не обижаюсь! Это вы простите… я всех напугала…»

Решено. Нынче же поедет в Центральную клиническую больницу. И привезёт Асе охапку белых-белых цветочков, её любимых. Забыл, как называются.

Сегодня у Аси был трудный день. С утра к ней в больницу приехала делегация из детского дома. Воспитательница Тамара Анисимовна, Асина подруга, Таня Белкина, и преподаватель воскресной школы, куда Ася ходит уже третий год, Михаил Степанович. Все дружно принялись её развлекать. Врач попросил: с Асей только о весёлом, девочка после стресса, возможна депрессия. Тамара Анисимовна стала рассказывать о предстоящей летом теплоходной поездке по Волге. Детдому выделили несколько путёвок. Таня Белкина хихикала невпопад и смотрела на Асю жалостливо. А Михаил Степанович всё повторял, что уныние — грех и православным унывать негоже. Так что «давай, бери себя в руки».

…Ася не хотела никого видеть. Но она вежливо приняла гостинцы: пакет с мандаринами, баночку мёда, коробку конфет. Вежливо улыбалась, отвечала на вопросы. Вообще старалась как могла. А на душе скребли кошки.

Только ушли, явился молоденький милиционер, он, правда, очень торопился, заставил подписать какой-то протокол, что всё обошлось, что гражданка Анастасия Рыкова не имеет никаких претензий.

Ушёл и он. И, отвернувшись к стеночке, накрывшись тонким больничным одеялом, Ася в который раз похлюпала носом своей горемычной детдомовской судьбе. Она вспомнила маму, которая умерла, когда Ася только пошла в первый класс.

Мама была женщиной неласковой, замотанной, она всё время говорила Асе: «Мне некогда». Погулять — некогда, книжку почитать — некогда. Мама работала на двух работах, чтобы прокормить Асю и её старшего брата Гену. Папа пил. Он не дрался, не дебоширил, он просто молча уносил из дома вещи и пропадал на несколько дней. Потом мама долго лежала в больнице.

Отец приехал к ней всего один раз и исчез. На похороны мамы он пришёл, напился и плакал, а через два дня унес из дома Асину шубку и исчез надолго. Отец ненамного пережил маму. Он окончательно спился и замёрз у детской песочницы, что напротив их дома. Брат Гена рано попал в тюрьму. Вместе с приятелем избил бомжа, тот от побоев скончался. Этсидел, но вскоре попался на продаже наркотиков. Опять сидел. Потом сел на иглу и умер от передозировки. Вот такая она, горькая Асина жизнь. В детском доме она с семи лет, одна как перст во всём свете. Где-то под Самарой у неё есть тётя, но у той свои заморочки. Один сын женился-развёлся, другой пьёт, не до Аси, открыточку пришлёт на Новый год и на том спасибо.

Израненное на весёлом Кремлёвском балу Асино сердце здесь, в больнице, болело нестерпимо. Она будто впервые видела себя со стороны: неудачница, никому ненужная, одна во всем свете, детдомовка. Она вспомнила, как её обряжали на Кремлёвский бал. Директор детдома сама ездила в канцелярию Президентского фонда, получила «комплект одежды для участия в новогоднем бале…» Воздушное платье с блёстками, туфельки, даже браслетик и веер. В этом комплекте она и предстала пред синими очами Царевича. И ей показалось… Ей показалось, что Ваня… Ваня с нежностью смотрел на неё. После их возвращения из страшного Мерлина они виделись редко, созванивались иногда, с праздниками друг друга поздравляли. А потом стали собираться в особняке в кружке выжигателей.

Ася всегда немного стеснялась, когда виделась с Ваней. Она понимала: Иван — любимец девочек, он вообще любимец, баловень судьбы. Разве когда-нибудь он обратит внимание на маленькую невзрачную Асю, детдомовку, дочь алкоголика, сестру наркомана? А он обратил. Он так обрадовался ей на балу, подошёл, пригласил на танец. Асино сердце летало и кружилось по кремлевскому паркету вместе с ней. Она не верила своим глазам: Ваня Царицын и она, Ася! Ваня Царицын из всех красавиц в умопомрачительных нарядах предпочел её, детдомовку Асю в «комплекте одежды для участия…»

Только вдруг померк белый свет. И яркие люстры Кремлёвского дворца потускнели. Заколка лилия…Господи! Как больно вспоминать! Ася сама подошла к Ване, сама пригласила его на танец, ведь он сказал ей, что они танцуют ещё. А он — отвернулся. Он скользнул по ней равнодушным взглядом и отвернулся. Конечно, кто она? Детдомовка…

Она выбежада из зала и, ничего не соображая, летела куда-то в своих лёгких бальных туфельках. Уже потом, когда силы оставили её, она почувствовала холод. А до этого — жар. Такой жар в груди, вздохнуть страшно. Потом, уже в больнице, молодой врач, очкастый и грубый, скажет ей, капая в стакан что-то приторно-сладкое:

— Дура. Переполошила всех. Полежи — подумай.

Она и думала. Много. С утра до ночи. И ещё — ночью. Много плакала и много думала. И всё-таки ждала Ваню. Она даже заготовила ему маленькую речь: «Я не сержусь, Ванечка, я сама во всём виновата…» А он всё не идёт.

Вдруг дверь в палату осторожно открылась. Ася увидела сначала рукав кадетского кителя и руку с нежно-белыми цветочками. Ваня! Ася приподняла голову, быстро провела рукой по растрёпанным волосам. Ваня!

В палату, смущённо улыбаясь, вошёл Петя Тихогромов.

* * *

Ваня машинально взял со стола пачку писем, скользнул взглядом:

… ты начал совершенно правильное дело. В нашем городе есть канал кабельного телевидения, по которому крутят фильмы Кунца и других врагов Отечества. Мы написали директору телеканала письмо с требованием прекратить это. Если они не согласятся, мы будем обстреливать из духовушек и закидывать гнилой картохой. Пожалуйста, включи наши имена в списки своей организации. Ждём ответа.

Игорь Квакин, Матвей Федотов и В. Петров.

«Счастье — это когда тебя ценят», — усмехнулся про себя Царицын.

В ту же секунду раздался телефонный звонок. Звонил профессор Крапнин:

— Это настоящий подвиг, Иван. Это фантастический, фантас-с-тический успех.