Кость войны - Антон Корнилов Страница 14

Снежная безветренная тишина лежала на горной тропе. Путники медленно продвигались вперед и вверх, и цоканье копыт их коней тонуло в глубоком снегу. Белые хлопья падали так густо, что на несколько шагов не было видно ничего, и только когда внезапно налетавший порыв ветра сдергивал снежную пелену, вокруг вставали округлые голубые вершины Туринских гор.

Взметнувшийся откуда-то свист пронзил вечную тишину и долго дрожал, тая в сумрачном, низком небе.

– Наконец-то, – проговорил Берт. Голос его прозвучал сырым хрипом – слово, которое он произнес, было первым за весь этот долгий день.

Самуэль пошевелился в седле, рыхлые снежные пласты сползли с его плеч.

– Что, хозяин?

– Хоть что-то, – весело отозвался Берт. – Слышал? Где-то есть люди.

– А мне этот свист не понравился, хозяин.

– Свист как свист, – сказал Берт и тут же почувствовал легкое ледяное прикосновение к затылку. – Вообще-то, – добавил он, – будь наготове на всякий случай.

– Паучье жало? – осведомился Самуэль. – Или адские искры?

– Мм… больше ничего нет?

– Чертов палец. Но эта штука очень опасная…

Самуэль вынул продолговатый темный предмет величиною в палец, на ладони осторожно поднес его ближе к Берту:

– Устройство довольно примитивное. Кусок плотной ткани, несколько мощных пружин… и заряд отравленных игл. Снаряд нужно бросить так, чтобы он ударился о какую-либо твердую поверхность, тогда сработают пружины, мгновенно разбросав сотни игл. Яд действует мгновенно – это тот самый яд, которым вы убили тварь у входа в Последний Приют Дикого Барона. В общем, чертов палец уничтожает все живое шагов на десять вокруг… О прицельной стрельбе, конечно, и речи не идет.

– Выброси, – посоветовал Берт. – Э-э, то есть не сейчас. А потом. И не выброси, а похорони где-нибудь в безлюдном месте. Неужели ты не в состоянии придумать что-нибудь менее страшное, а?

– Плач русалки, – Самуэль опустил руку в один из многочисленных карманов и вытащил кожаную грушу со вставленной длинной трубкой.

– Что еще за плач? – подозрительно спросил Берт. – Эта штука уже опробована?

– Нет, – смутился Самуэль, – я ее недавно смастерил. Да вы не беспокойтесь, хозяин. Вещь безотказная и в работе совершенно безопасная.

– Ну-ну… Смотри у меня…

Сам же Берт вынул из ножен меч и положил его поперек седла. Путники двинулись дальше. Скоро тропа сузилась, по обе стороны ее выросли высокие скальные стены, и снежный покров стал много ниже. Кони пошли быстрее. И Самуэль нисколько не удивился, когда Берт тихонько сказал ему:

– Вот сейчас…

На тропу ступили трое мужчин, одетых в меховые куртки и высокие сапоги с пушистыми отворотами. У каждого поверх куртки имелся расшитый золотыми и серебряными нитями плащ – мужчин вполне можно было принять за отбившихся от каравана купцов, если бы не короткие широкие мечи, висящие на поясных ремнях и не корявые шрамы на зверских физиономиях.

– Приятного путешествия добрым господам, – очень доброжелательно поздоровался самый высокий – с черной повязкой, скрывающей вытекший глаз.

– И вам того же, – кивнул Берт и демонстративно взялся за повод. Но мужчины не посторонились. – Ну чего вам еще надо? – прикрикнул он.

Одноглазый хмыкнул. Его товарищ – с красным платком, повязанным на голове вместо шапки, – приблизившись, уже по-хозяйски похлопывал коней по мордам и приглядывался к дорожным сумкам, притороченным к седлам. Третий отступил по тропе назад и молча достал из-под плаща арбалет.

– Что нам нужно? – повторил вопрос одноглазый и принялся перечислять, загибая пальцы. – Кони, золото и оружие. Немного, правда? Провизию и одежду мы вам оставим, мы ж не изверги какие. Заплатите и того… идите себе дальше.

– Заплатить за что? – поинтересовался Берт.

– За проход, конечно, – объяснил одноглазый. – Дорога здесь одна, стороной нас не обойдешь. Ежели платить неохота, мы не неволим. Поворачивайте, откуда пришли.

– Интересно, – проговорил Берт, – с какой стати кто-то еще, кроме государя Императора, взимает налоги с дорог Метрополии?

Одноглазый вздохнул. Видимо, ему приходилось по нескольку раз в день объяснять одно и то же, и это ему давно надоело.

– Император далеко, – сказал одноглазый, – а мы – тутошние. Мы – люди Рыжей Бестии, слыхал?

– Не приходилось.

– Еще услышишь, – пообещал одноглазый. – Глянь-ка…

Он достал из-за пазухи две деревянные дощечки на бечевках. Понюхал дощечки и сладко сморщился:

– Сандал! Такого здесь днем с огнем не сыщешь. Так что подделать не того… не получится. Нате-ка, господа, на гайтан повесьте, и ни одна собака вас больше не тронет. А как с наших гор спускаться будете, вас ребята встретят, им дощечки и отдадите… Ну чего ждете, господа? Слазьте с коняшек и карманы того… выворачивайте. А Цыпа пока в ваших сумках пошебуршится… Давай, Цыпа, господа согласны платить, – ласково пригласил одноглазый.

Разбойник, носящий странное прозвище Цыпа, глупо гыгыкнул и, поправив красный платок на голове, решительно взялся за сумку, притороченную к седлу коня Берта. Берт двинул его рукоятью меча по голове. Цыпа с воем рухнул в снег, а конь Ловца, испугавшись, с громким ржанием взвился на дыбы. Одноглазый попятился, ища ладонью рукоять меча – он явно не ожидал сопротивления, зато арбалетчик с готовностью пустил в Берта стрелу, угодившую в конское брюхо.

Задние ноги коня Берта подкосились, и он повалился вместе с всадником.

В последний момент Берту удалось выскочить из седла, избежав опасности быть придавленным конской тушей. Крепко держа меч, он перекатился через голову и вскочил на ноги. Арбалетчик вкладывал новую стрелу, а Самуэль ловил прыгающими руками кожаную грушу. Одноглазый, придя в себя, обнажил меч – и с рыком кинулся в бой. Самуэль взвизгнул и сдавил грушу в ладонях, впопыхах не заметив, что трубка направлена в лицо ему самому, а не противнику. Облако едкой пыли вырвалось из трубки. Самуэль, завопив, схватился за лицо, засучил ногами и свалился с коня. Это падение спасло ему жизнь. Одноглазый рубанул сплеча, но удар клинка пришелся по конской шее, почти ее перерубив. Разбойник выдернул меч из тела забившегося в агонии животного, шагнул к Самуэлю, но тут подоспел Берт.

Ударом ноги сшибив поднимавшегося Цыпу, Ловец набросился на одноглазого, тесня его назад, к арбалетчику, чтобы тот, уже зарядивший свое оружие, не мог как следует прицелиться.

Самуэль тонко кричал, барахтаясь в снегу. Никакой помощи от него ждать не приходилось, и Берт оказался в затруднительном положении. Одноглазый, отразив первую бешеную атаку Ловца, дрался теперь осмотрительно, не нападал, лишь защищался – выигрывал время для того, чтобы Цыпа успел подняться, и арбалетчик имел возможность отбежать подальше и выбрать удобную для стрельбы позицию.