Запах Зла - Гленда Ларк Страница 14

Пес по-прежнему сопровождал нас, то путаясь под ногами у Скандора, то исчезая в чаще; выныривал он оттуда весь перемазанный грязью. Его лапы больше напоминали лапы травяного льва, а не собаки: они были размером с лепешку и, похоже, имели перепонки между пальцами. Я даже засомневался, собака ли это. Бегал пес тоже странно: его задняя часть все время норовила обогнать переднюю, и в результате никогда нельзя было точно сказать, бежит он прямо на вас или куда-то в другое место. На шкуре участки свалявшейся шерсти чередовались с проплешинами, словно выеденными паразитами. Одного взгляда на это чудовище было достаточно, чтобы начать чесаться.

Блейз дернула за поводья, останавливая Скандора.

– Это и есть их дома? – спросила она меня. Строения, к которым вела дорожка, скрывались в темноте, как и следовало ожидать в это время суток, а под деревьями и вовсе ничего нельзя было разглядеть.

– Думаю, да, – ответил я. – Я никогда здесь раньше не бывал. Ты собираешься кого-нибудь разбудить?

– В этом нет нужды, – раздался голос из темноты. – Вам нужно сделать татуировку?

– Нет, – ответила Блейз. – Мне просто нужен кто-нибудь из гхемфов, а лучше бы кто-нибудь из их старейшин.

Последовало короткое молчание, затем донеслось:

– Я здешний старейшина.

Блейз соскользнула на землю и передала мне поводья. Не говоря ни слова, она протянула гхемфу правую руку ладонью вверх, и смутная тень, стоявшая перед одним из домов, приблизилась. Блейз подняла фонарь, чтобы осветить то, что держала на ладони. Я заметил блеск золота. Гхемф издал изумленное шипение. Что бы Блейз ни показала ему, это явно поразило его, но взять то, что она ему протягивала, гхемф не попытался.

– Кто это сделал? – спросил он. Я говорю «он», но на самом деле ни малейшего представления о том, какого это существо пола, я не имел; даже нюх ничего мне не сказал. Впрочем, гхемфы вообще не имели запаха; в этом отношении они были так же незаметны, как утренняя роса.

– Эйлса, – ответила Блейз. – Она также оказала мне честь, сообщив свое духовное имя.

– Это действительно большая честь, – прошептал гхемф. – И ты пришла сюда, чтобы сообщить о ее смерти.

– Э-э… да. Ты… ты ее знал?

– Она не из моего выводка. Мы никогда не встречались.

Блейз кивнула, хотя я не был уверен, что слова гхемфа оказались ей понятны.

– Уже поздно, – сказала она. – Мне о многом нужно рассказать, но, может быть, лучше отложить это до утра. Нет ли здесь места, где мы могли бы укрыться на ночь?

Гхемф, казалось, растерялся, словно Блейз попросила его о чем-то, что было не в его власти, но потом показал в сторону темного строения и ответил:

– Вон там есть амбар.

– Это нам прекрасно подойдет.

– Там найдется корм и вода для вашего селвера. Для себя у вас вода есть? – спросил гхемф, распахивая перед нами двери амбара.

– На ночь хватит, – ответила Блейз.

– Тогда я пожелаю вам приятного отдыха. – Гхемф растаял в темноте. Я не видел, в какой дом он вошел, да и вошел ли. Я не мог разглядеть его в темноте, но мне показалось, что он был мокрым, а то, что я принял за одежду, было всего лишь набедренной повязкой или полотенцем. Мне это показалось странным. С какой бы стати ему купаться в темноте?

Амбар оказался большим, так что мы смогли улечься на соломе, да и Скандору хватило места. Появление большого незнакомого пса повергло в панику двух коз и десяток кур, ночевавших в амбаре, но как только переполох прекратился, мы наконец смогли устроиться на ночь с относительным комфортом. Прежде чем закрыть глаза, я сказал:

– Это ведь ваш пес, верно? Уж мне он точно не принадлежит.

Блейз рассмеялась в темноте.

– Да. Это Следопыт. Он наполовину ныряльщик с островов Фен – водяная собака.

– Ага. Я просто хотел удостовериться…

– Вот видишь, Блейз? – проворчала Флейм. – Ему тоже не нравится эта здоровенная кормушка для блох.

– Неблагодарные! – возмущенно воскликнула Блейз. – Скольких феллиан сегодня искусал этот пес, защищая нас!

Думаю, тут она была права. Только симпатичнее от этого зверюга не стала.

Задолго до рассвета меня разбудил кошмар, которого я не мог и не хотел потом вспоминать. Видит небо: действительность была достаточно ужасной. Взгляд, который бросила на меня Джастрия… Момент, когда камень размозжил ей висок… треск костей, запах крови. Джастрии больше не было, и вина за то, что легкое облачко ее жизни рассеялось, лежала на мне.

Джастрия… Как мог я так ее подвести?

Я скинул тагард, который использовал как одеяло, и вышел наружу. Ночью прошел дождь, и воздух немного посвежел. Кое-где даже проглядывало чистое небо с сияющими на нем звездами. Стоял месяц Двух Лун, и я прошел по залитой лунным светом дорожке мимо домов к берегу реки. Там имелся причал, и ступени вели к заполнявшей русло грязи – прилив еще не начался, – но нигде не было видно лодок. Я уселся на причале, удивляясь тому, как много звуков рождается на окружающих болотах: кто-то шлепал по грязи, крабы щелкали клешнями, илистые прыгуны хлопали хвостами, отмечая границы своих владений, – тысячи голосов, которые я слышал, но не мог понять.

Я все думал о том, что сделал неправильно, почему так и не смог помочь Джастрии. Я был не в силах найти ответы на свои вопросы и кончил тем, что просто расплакался. Мучительные всхлипывания раздирали меня, поднимаясь из каких-то темных глубин моего существа.

Я так погрузился в свое горе, что не учуял приближения Блейз. Слышать я тоже ничего не слышал: несмотря на свои размеры, она могла передвигаться неслышно, как травяной лев по лужайке. Я обнаружил, что Блейз рядом, только когда она села на причал и обняла меня за плечи. Она позволила мне выплакаться, потом протянула платок. Практичная женщина. Платок был мне очень нужен.

– Не думаю, что ты мог что-то сделать, чтобы ее спасти, – сказала Блейз, когда я наконец успокоился. – Она хотела умереть, вот и все.

Я чувствовал себя совершенно открытым перед ней, и мне было все равно. Шепотом я спросил:

– Но почему, почему?

– Иногда, – заговорила Блейз, старательно подбирая слова: похоже было, что ей уже случалось размышлять об этом, – иногда люди рождаются не в том мире, который им подходит. Они стараются понять его, но не могут. Некоторые ищут выход в том, чтобы попытаться изменить мир: такие становятся революционерами. Другие пробуют переделать себя, чтобы соответствовать ожиданиям окружающих, и оказываются ужасно несчастными, вроде крабов, пытающихся плавать, как рыбы: такое просто противно их природе. Многие из этих людей, подобно Джастрии, в конце концов просто сбегают в надежде, что найдется место, где никто не будет требовать от них, чтобы они стали такими же, как все. Мечта о свободе обычно оказывается иллюзией: ведь свои проблемы они уносят вместе с собой. Беда Джастрии заключалась в том, что она не знала, как управлять собственной судьбой. Ее трагедия была трагедией женщины, которая ничего не умеет: для таких нет шанса вырваться. У мужчин обычно бывает больший выбор.