Народ, или Когда-то мы были дельфинами - Терри Пратчетт Страница 14

Еще пара птиц-дедушек плюхнулась на близстоящие деревья.

— Я даже не знал, что такое существует!

— ТЫ ЛЕНИВЫЙ МАЛЬЧИШКА!

Мау схватился за эти слова.

— Вот именно! Я еще мальчик! Некому меня научить! Вы можете…

— ТЫ ИСПРАВИЛ ЯКОРЯ БОГОВ?

И голоса умолкли, остались только вздохи ветра.

Пиво с виду хорошее. Зачем ему заклинание? Мать Мау варила хорошее пиво, и люди сами приходили.

На край пивной чаши, хлопая крыльями, приземлилась птица-дедушка и окинула Мау взглядом, говорившим: «Если ты собираешься умирать, то поторопись. А если нет, то иди отсюда».

Мау пожал плечами и пошел прочь. Но спрятался за дерево, а уж прятаться он умел. Может, большой круглый камень и правда откатится?

Прошло совсем немного времени, и к каменной чаше слетелось еще несколько птиц-дедушек. Они некоторое время ссорились, а потом, прерываясь время от времени на очередную короткую стычку, принялись серьезно пьянствовать, качаясь взад-вперед (потому что именно так двигаются птицы, когда пьют), потом — качаясь назад и вперед, и еще дальше вперед, и часто падая (потому что именно так передвигаются птицы, когда выпьют свежего пива). Одна птица поднялась в воздух и задом наперед улетела в кусты.

Мау в раздумьях пошел обратно на пляж, остановившись по дороге, чтобы вырезать в лесу копье. На берегу он заострил копье и обжег острие на огне для прочности, время от времени поглядывая на солнце.

Все это он делал медленно, потому что голова его заполнялась вопросами. Они вылезали из черной дырки у него внутри так быстро, что трудно было думать отчетливо. Скоро ему придется встретиться с призрачной девчонкой. Это будет… непросто.

Он опять посмотрел на белый прямоугольник. Блестящий металл по краю был мягкий и бесполезный, и его легко было соскрести. Что же до картинки — а вдруг это какое-то колдовство или амулет вроде голубой бусины? Что толку бросать копье в большое каноэ? Это же не добыча, его не убьешь. Но призрачная девчонка была единственным, кроме Мау, человеком на острове, и, что ни говори, она дала ему штуку, которая делает искры. Эта штука ему больше не нужна, но все равно это замечательная вещь.

Когда солнце приблизилось к островку Малого Народа, Мау прошел по пляжу и вошел в нижний лес.

Даже по запаху можно было определить, что тут все растет изо всех сил. Обычно здесь царила полутьма, но большое каноэ оставило широкий след, и дневной свет лился на клочки земли, которые не видели его веками. Шла борьба за место под солнцем. Новые зеленые ростки яростно тянулись к небу, разворачивались петельки стеблей, лопались семена. Лес отвечал на прошедшую по нему волну своей собственной, зеленой волной: через полгода никто даже не догадается, что тут произошло.

Мау замедлил шаг при виде разбитого большого каноэ, но там никто не двигался. Нужно быть чрезвычайно осторожным. Ошибиться очень легко.

Ошибиться очень легко.

Она ненавидела имя Эрминтруда. Точнее, ненавидела «труду». «Эрмин» звучало совсем неплохо. Труди тоже неплохое имя, но бабушка сказала, что оно звучит «легкодоступно», не объяснив, что это значит, и запретила ей так себя называть. Даже Гертруда — и то лучше. Конечно, в нем все еще остается «труда», но одну из принцесс королевского дома звали Гертрудой, и газеты называли ее принцессой Герти, а девушка с таким именем, наверное, получает хоть какое-то удовольствие от жизни.

«А вот Эрминтруда, — думала она, — как раз подходящее имя для девушки, способной пригласить молодого человека на чай и все испортить». Угольная печка по-прежнему дымила, мука, из которой Эрминтруда пыталась испечь кексы, ужасно пахла из-за дохлого омара, которого держали в бочонке. И еще у нее было стойкое ощущение, что мука не должна двигаться сама по себе. Эрминтруде удалось открыть последнюю жестянку «Патентованного вечного молока доктора Паундбери», на которой было написано, что молоко и через год сохранит тот же вкус, что и в день, когда его законсервировали. Это была, по всей видимости, правда. К сожалению. Молоко пахло так, как будто в нем утонули мыши.

Если бы только ее учили как следует! Если бы кто-нибудь потратил хотя бы полдня, чтобы обучить ее разным полезным вещам на случай, если ее когда-нибудь выбросит на необитаемый остров! Ведь это с кем угодно может случиться! Даже пара советов по выпечке оказалась бы нелишней. Но нет, бабушка утверждала, что настоящая леди не должна поднимать ничего тяжелее зонтика, и, уж конечно, нога ее не должна ступать в кухню — за исключением случаев, когда нужно изготовить «экономичный благотворительный суп для достойных бедняков», а бабушка считала, что достойных бедняков не так уж и много.

— Никогда не забывай, — повторяла бабушка (чересчур часто), — стоит всего ста тридцати восьми людям умереть, и твой отец станет королем! А значит, в один прекрасный день ты можешь стать королевой!

Это говорилось с таким выражением лица, словно бабушка сама планировала все сто тридцать восемь убийств. Даже при поверхностном знакомстве с ней становилось ясно, что она вполне способна их организовать. Конечно, это были бы очень вежливые убийства. Никаких крайностей с кинжалами и пистолетами. Все будет элегантно и тактично. В одном месте камень или кирпич упадет со свода особняка… в другом — кто-то поскользнется на обледенелой поверхности крепостной стены в родовом замке… Подозрительное бланманже на дворцовом банкете (ведь мышьяк так легко перепутать с сахаром!) поможет избавиться сразу от нескольких человек… Наверное, бабушка все же не зашла бы так далеко. Но она все равно жила в надежде и готовила внучку к роли королевы, то есть следила, чтобы ее ни в коем случае не учили ничему хоть сколько-нибудь полезному.

И вот теперь она с этим дурацким именем пытается приготовить пятичасовой чай в развалинах кораблекрушения посреди джунглей! Ну почему такая возможность никому не пришла в голову?

И к тому же молодой человек был из тех, кого бабушка звала дикарями. Но он был совсем не дикий. Она смотрела, как он хоронил всех этих людей в море. Он очень бережно поднимал их — даже собак. Он это делал совсем не так, как выбрасывают мусор. Ему было не все равно. Он плакал настоящими слезами, но ее не видел, даже когда она вставала прямо перед ним. Только один раз он попытался разглядеть ее сквозь слезы, но потом обошел ее и продолжил свою работу. Он работал так осторожно и нежно — трудно было поверить, что он дикарь.

Она вспомнила, как первый помощник капитана Кокс стрелял в обезьян из пистолета, когда «Джуди» встала на якорь в дельте реки в Керамическом море. Он хохотал каждый раз, когда бурое тельце падало в воду — особенно если зверек был еще жив, когда до него добирались крокодилы.

Она закричала, чтобы он перестал, а он расхохотался, и капитан Роберте пришел из рулевой рубки, и был ужасный скандал, и с тех пор дела на «Милой Джуди» пошли совсем плохо. Но как раз перед тем, как Эрминтруда отправилась в свое кругосветное путешествие, в газетах много писали про мистера Дарвина и его новую теорию, что далеким предком людей было существо, похожее на обезьяну. Эрминтруда не знала, правда ли это, но в глазах первого помощника Кокса она видела нечто ужасное. На такое никакая обезьяна не способна.