Царь-Космос - Андрей Валентинов Страница 14

Месяц назад наехали в их полк штабные. С одним из них командир крепко сцепился. «Кем вы себя вообразили? Атаманом Нечаем?» – возмутилось начальство. Сорвали с рукавов нашивки, определили в рядовые бойцы. Ненадолго – через неделю снова взводным выбрали.

Сейчас их три сотни. Патроны есть, вода плещется во флягах, пулеметы пристреляны. Ветераны Южной группы сдаваться не собирались. Не для того от самой Одессы шли.

Прорвемся!

Тачанка молчала. Затем кто-то высокий, в дивном мундире с желтыми шнурами, в матроской бескозырке, набекрень надетой, спрыгнул на землю, шагнул вперед:

– Товарищ! Мы свои, из бригады Махно. Присоединяйтесь, вместе будем кадетов бить. И точка!..

Про оружие, видать, уже забыл. Понял, ряженый, что не на тех наехал.

– Только уговор: коммунистов и комиссаров нам отдайте. Мы их судить будем – за измену народному делу!

Уже близко ряженый. Вроде, парень, как парень, лицо приятное, взгляд веселый, черный чуб за ухо заложен. На поясе – бомбы, через плечо – пулеметная лента. Хоть сразу на плакат!

Командир широко улыбнулся. Подмигнул:

– Возьмите!

– Большевики Украину Деникину отдали. Вашу Южную группу белякам и Петлюре, считай, подарили. Можете нам не отдавать, сами в расход определите. На что вам предатели?

С ними был комиссар полка. Настоящий комиссар, боевой, не из тех, что в блиндаже с сестрами милосердия сражается под медицинский спирт. Когда командира старшим выкликнули, спорить не стал, пожал крепко руку, пожелал удачи.

И членов партии, считай, треть. Тоже в бою проверенные.

Уже рядом парень с тачанки. Взглядом, словно шилом, колет. Знает: многие сейчас за Батьку. Пока к Умани шли, целые полки в бригаду Махно перебежали. Нет больше веры большевистской Столице!

Командир вынул руки из карманов, смерил взглядом махновца:

– Вот что… Есть ли у нас в отряде предатели, сам решу. В бригаду товарища Махно вступить согласны, но кто ребят моих тронет, с того шкуру спущу и чучело сделаю – ворон пугать.

Подумал немного и словно черту подвел:

– И точка!

Кивнул ряженый, смелую речь одобряя:

– И кто ж ты такой будешь, человече?

– Атаман Нечай!

* * *

Планы пришлось менять на ходу. Прежде всего, в музей их не пустили. У входа скучали бойцы ВОХР в новеньких шинелях с темно-зелеными «разговорами». Удостоверения на восковой бумаге даже смотреть не стали.

Не велено!

Разводящий оказался более понятлив, извинился и пригласил «товарищей из ЦК» пройти. Охрана, как оказалось, была выставлена в ожидании привоза очередной партии «раритетов» из Румянцевского музея. Внутри царила суета, и только третий из встреченных сотрудников смог пояснить, где находится котельная. Впрочем, идти туда не имело смысла – помощник истопника Касимов Василий Сергеевич, член РКП(б), инвалид гражданской, этим утром ушел во внеочередной отпуск по состоянию своего ветеранского здоровья.

Гости, не сговариваясь, попросили провести их в фонд, где работает несознательный гражданин Игнатишин. Там очень удивились визиту, пояснив, что сами очень хотели бы его видеть. Георгий Васильевич не вышел на работу, причем без всякого объяснения причин. А между тем именно он должен принимать и размещать бесценные экспонаты Румянцевки.

Ни об Агате, ни, тем более, Агатке, в фонде никто и слыхом не слыхивал.

– Я, кажется, дурак, – вздохнул Виктор Вырыпаев.

– Случайностей не бывает, – проговорил Семен Тулак.

Автомобиль вытребовали у охраны. Красному командиру впервые довелось услышать, как поручик повышает голос. Ощущение осталось не из самых приятных, зато машину с шофером подали почти сразу. С гостями из ЦК решил ехать один из командиров ВОХРа, не иначе, тоже что-то почуяв.

Георгий Васильевич Игнатишин обитал в краснокирпичном шестиэтажном доме по 2-му Обыденскому переулку. Как только авто затормозило, вохровец свистком подозвал ближайшего милиционера, ткнул в нос удостоверение, велев сопровождать. Звонок в большой коммунальной квартире на третьем этаже не работал, и в дверь ударили кулаки.

– Вам кого?! – в приоткрытую щель выглянула растерянная тетка с бигудями на голове.

– Открывайте!!!

Возле комнаты, где обитал хранитель фонда, было тихо и пусто. На полу лежал истоптанный серый коврик, из-за приоткрытой двери тянуло тяжелым табачным духом. Негромко тикали часы-ходики. Тик-так, тик-так…

– Гражданин Игнатишин! Гражданин!..

Звать было некого. Георгий Васильевич Игнатишин лежал посреди комнаты, раскинув худые длинные руки. Пожелтевшие пальцы впились в доски пола. Рядом гроздились книги, папки с бумагами, библиотечные карточки, исписанные четким мелким почерком, куча окурков из опрокинутой пепельницы. Серое солдатское одеяло сползло с железной койки, словно пытаясь укрыть хозяина.

Возле окна стояла пустая этажерка, но не на ножках, а почему-то боком.

Часы-ходики обнаружились в углу. Потемневший от времени циферблат, тяжелый медный маятник.

Тик-так…

– Протокол составлять придется, – невесело констатировал милиционер. – Третий за день, граждане!

Ему никто не посочувствовал.