Спасти империю! - Алексей Фомин Страница 14

А почему бы и не сходить? Тем более что, памятуя об утренней слежке, этот контакт может быть ей полезен.

– Приду, Галя. Только… Каким ветром тебя в Мытищи-то занесло? И что ты тогда в нашем собесе делаешь?

– Ой, не спрашивай, долгая история. Приходи завтра в двенадцать, тогда все и расскажу.

Нина Федоровна подумала, прикинула, что ей может понадобиться время для отрыва от слежки, и предложила:

– В двенадцать не успею. Давай в два.

На том и порешили. Галина убежала по своим делам, а Нина Федоровна осталась дожидаться своей очереди.

Из собеса она вышла, когда на улице уже начало смеркаться. Фонари еще не зажглись, и Нина Федоровна с ее далеко не идеальным зрением вряд ли удалось бы разглядеть – идет за ней кто-нибудь или нет. Но ей и не нужно было видеть «топтуна», идущего за ней. Теперь, когда она была начеку, слежку она почувствовала, едва только вышла на улицу. Больше она не устраивала своим «опекунам» никаких фокусов и спокойно доехала домой. Вели ее до самого подъезда.

Утром проснулась в боевом, приподнятом настроении. Сегодня она собиралась натянуть нос неизвестным противникам, устроившим за ней наблюдение. Демонстрировать свои умения она пока не хотела, поэтому отрываться от слежки ей предстояло, используя традиционные методы.

Нина Федоровна не спеша позавтракала и, оставив дома свой мобильник, вышла на улицу. Так и есть. В одной из машин, припаркованных у соседнего подъезда, сидят двое. Никак не демонстрируя свою осведомленность о слежке, она села на маршрутку и доехала до метро. Один из филеров спустился за нею вниз.

Нина Федоровна доехала до пересадочной станции и перешла на другую линию. Теперь за ней следил другой филер, не тот, что вчера. Был он спокоен и расслаблен и, похоже, не ожидал никаких сюрпризов от едва ковыляющей бабки. Нина Федоровна сделала еще одну пересадку и во время посадки в вагон вышла перед самым закрытием дверей. Ее преследователь поехал дальше, а она осталась на перроне. Она еще покаталась с часок, переходя с линии на линию, и отправилась в гости.

Галина Пудовалова обитала в однокомнатной квартире в пятнадцати минутах езды от станции метро Медведково. Встретила она Нину Федоровну радушно и по-молодому эмоционально, словно им по-прежнему семнадцать, а не шестьдесят пять. Подруги всласть попили чайку и даже позволили себе по рюмочке-другой клюквенного ликера назло всем своим болячкам. Галина охотно и подробно рассказывала о семье своего сына, и особенно о любимом внуке Шурике. Шурик был для нее прямо-таки свет в окошке. Для него она была готова на все, из-за него же, кстати, и жила ныне в подмосковных Мытищах. Прописана-то она оставалась в Москве, в своей старой трехкомнатной квартире, в которой в былые годы Нине Федоровне довелось неоднократно бывать. Мытищинская же однушка была куплена для Шурика на средства, взятые в кредит. Этот самый кредит теперь и гасился деньгами, получаемыми от сдачи в наем Галининой московской квартиры. О дочери Галина говорила меньше, да оно и понятно – жила та теперь в Канаде. Встречи с ней и ее семьей были крайне редки, а внуки так и вовсе выросли какими-то чужими и непонятными.

Хорошо, что Галина была женщиной общительной и словоохотливой, длительных пауз не любила и готова была трещать без умолку, ибо Нине Федоровне, в отличие от нее, рассказывать о себе было практически нечего. О работе своей она говорить не могла, вот и приходилось, мягко говоря, фантазировать. Дома ей не сидится в одиночестве, поэтому на заводе «Микродвигатель», в одной из коммерческих контор, нашла себе работу по силам. Убирается в помещениях и кормит сотрудников конторы. Платят не очень много, но ей хватает, а если вместе с пенсией считать, то можно позволить себе и кое-какие излишества. В этом году осуществила свою давнюю мечту – прокатилась от Москвы до Владивостока на поезде, а в прошлом – провела почти целый месяц в санатории под Минском.

Но немногословие подруги совершенно не смущало Галину, и она вновь охотно взяла инициативу в свои руки:

– Слушай, Нин… По молодости вроде у тебя способности были…

– Какие еще способности? О чем это ты говоришь? – Нина Федоровна сразу и не сообразила, о чем завела речь ее подружка.

– Ну, помнишь, мы гаданием занимались… Ну, когда еще незамужними были… И ты тогда Аньке Басовой парня приворожила. Помнишь? Кстати, моего Толика тоже ты мне нагадала. Ты еще тогда рассказывала, что дар ясновидения тебе бабка передала. Помнишь?

Нина Федоровна покачала головой и грустно улыбнулась. Ах, молодость, молодость… Каких только чудачеств и глупостей не наделаешь за эти короткие и прекрасные годы! Она действительно вспомнила. Было такое. В их девчачьей компашке она считалась кем-то вроде доброй колдуньи. Вернее, девки-подружки так считали, а она старалась поддерживать этот неожиданным образом возникший имидж. Началось же все с обычной поездки к бабушке в деревню, в Калужскую область. Когда они с матерью приехали туда на пару дней, бабушка лежала. Прихворнула немножко по-стариковски. Ночью, когда мать уже крепко заснула, бабушка подняла Нину.

– Мне, – говорит, – Нина, помирать скоро.

Бабушка выглядела как обычно, и это ее заявление, так же как неожиданная сегодняшняя хворь, казалось не очень удачной шуткой.

– Это ты, бабушка, брось, – замахала на нее руками Нина, – ты еще лет сто проживешь.

– Тсс… – Бабушка приложила указательный палец к губам. – Мать разбудишь… Нет, Нина, я тебе точно говорю. Мне совсем немного осталось, я чувствую.

И на этот раз Нина ей поверила безоговорочно. Уж больно серьезное лицо у нее было в этот момент.

– Может, я что-то могу для тебя сделать, а, бабуля? – забеспокоилась шестнадцатилетняя Нина.

– Можешь, – абсолютно серьезно сказала бабка. – Я, Нинуль, ведьма. И умирать я буду долго и мучительно. Страшно буду умирать. Потому как заменить меня некому. Последняя ведьма в роду – я. Не обучила никого себе на смену. Мать твоя наотрез отказалась ведьминскому ремеслу учиться, а потом и вовсе в город подалась. Я все надеялась, что ты подрастешь до такого возраста, когда с тобой говорить серьезно можно будет. Чтобы ты, значит, о разговоре нашем матери ничего не сказала. А как мы договорились бы, стала бы ты ко мне на каникулы приезжать да подольше задерживаться… А закончила бы школу – и пожила бы у меня с полгодика-годик. Глядишь, я бы тебя всему, что сама знаю, и научила.

– Я согласна, бабушка, – зашептала шестнадцатилетняя комсомолка, – учи меня. А маме я ничего не скажу.

– Поздно, Нинуля, поздно. Смерть уже близко. Научить я тебя ничему уже не успею, но помочь мне ты все-таки можешь.

– Как, бабуля? Как тебе помочь?

– Дар ведьминский перенять. – Сказав это, бабка пристальным испытующим взглядом вперилась в Нину.

– Конечно, бабуля, конечно, – заторопилась Нина. – Я готова. Что нужно делать?

– Ничего не нужно, – спокойно ответила бабка. – Руки дай…

– Вот… – Нина протянула к ней свои тоненькие девчачьи руки.