Жребий окаянный. Браслет - Алексей Фомин Страница 14
Жребий окаянный. Браслет - Алексей Фомин читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Осторожно, двумя пальцами Лобов взял предмет с ее ладони. Это был браслет. Невзрачный, темно-серого цвета, шириной в сантиметр-полтора и толщиной в полсантиметра. Внутренняя поверхность у него была гладкой, без каких либо клейм или значков, а на наружной поверхности была отлита или вычеканена собака. Туловище у собаки было длинным, а ноги – короткими. Ее можно было бы назвать таксой, если бы не длинный хвост, описывающий петлю вокруг собаки. Браслет был явно не женский. Судя по его диаметру, он был рассчитан на мощную мужскую руку. Тщательно осмотрев его, Лобов надел браслет на запястье.
– Хм, мягкий… Что это за материал?
– Олово, – ответила Анастасия Федоровна. – Вы же сказали, что вас интересует древняя, пусть и недорогая вещь?
– Да, да, конечно! – воскликнул Лобов. – Эта вещь нас вполне устраивает. С вашего позволения я оставил бы ее у себя месяца на три-четыре.
– Я дарю ее вам. Трудно сказать, сколько ему лет, но вроде бы он принадлежал нашему родоначальнику. Семейное предание гласит, что он был опричником во времена Ивана Грозного. Но даже его фамилию я вам сообщить затрудняюсь, так как браслет почему-то всегда передавался по женской линии – от матери к дочери или от бабки к внучке. Странная традиция, правда?
– Да уж…
– Не знаю, предание ли это или просто бабушкина интерпретация, но, когда она мне его передавала, взяла с меня клятву, что я никогда его не отдам ни сыну, ни внуку. Считается, что если браслет будет носить мужчина нашей крови, то в нем воплотится наш родоначальник, тот самый опричник. И станет этот мужчина душегубом, каких только поискать. А у меня, как назло, два сына. Так что передавать браслет по наследству мне некому. Разве что внучек дождаться? Но уж слишком долго ждать. Вот я и решила прервать традицию и удалить браслет из семьи навсегда. Владейте им, Роман Михайлович. Надеюсь, вы не боитесь проклятия браслета?
– Я? Ни в коем случае, – уверенно заявил Лобов, а про себя подумал: «Вроде никакой отрицательной энергии на браслете не ощущается, но вернемся к себе, надо будет его тщательно протестировать самому и дать его на проверку Валентину. Одно дело – простой материальный носитель времени, и совсем другое – магический артефакт. Хотя семейное предание, скорее всего, просто сказка-страшилка».
– Вполне возможно, что это просто сказка, но проверять, так ли это, на своих сыновьях, сами понимаете, у меня нет никакого желания. В пользу того, что владелец его был опричником, говорит вроде бы собака, изображенная на браслете. Но… Уж больно неправильная какая-то собака. То ли такса, то ли нечто похожее. Явно не звериного вида. И обратите внимание на ее странный хвост. Он закручен овалом, как бы описывая собой все тело собаки. Интересно, правда?
– Но символ опричнины не собака, а собачья голова с оскаленной пастью, – влез со своим замечанием Валентин. – Так что вряд ли этот браслет символизирует принадлежность его хозяина к опричнине. Голова, именно собачья голова, а не собака целиком, символ опричнины.
– Это верно, – поддержала его Анастасия Федоровна. – Историки даже отмечают, что отрубленную собачью голову опричники возили привязанной к своему седлу.
– Ну это вряд ли, – возразил ей Лобов. – Такое мог придумать только человек, ни разу не покидавший своего кабинета. Во-первых, лошадь будет шарахаться, как очумелая, а во-вторых, вы представляете, какая вонь от этой отрубленной головы? Порой мне кажется, что историки – это банда… кх-м… не совсем адекватных фантазеров.
– Ну что вы, Роман Михайлович, с чего это у вас сформировалось такое ложное представление об историках?
– Ох, Анастасия Федоровна, я вам сейчас расскажу об эпохе Дмитрия Донского. Ведь они, эти ваши историки, все там наврали. А по глупости своей или по чьему-то заказу – надо еще разбираться.
– С удовольствием вас выслушаю, Роман Михайлович. Но что это мы в холле стоим? Давайте пройдем в мой кабинет. И… Все-таки у меня сегодня такой праздник. Я даже успела бутылочку шампанского сбегать купить.
Но тут намечающуюся идиллию одной лишь репликой умудрилась сломать Вера. Глядя на директрису музея «московским», по ее определению, взглядом, она жестко заявила:
– Роман Михайлович, у нас же еще сегодня дела, мы не можем тут больше задерживаться.
– Ах да, – спохватился Лобов. – Извините, Анастасия Федоровна, мы вынуждены торопиться. Как-нибудь в другой раз… Еще раз спасибо за браслет.
Они еще пару минут раскланивались и благодарили друг друга, но главное было уже сказано Верой – обе стороны выполнили свои обязательства и настала пора попрощаться.
– В принципе мы могли бы еще на полчасика задержаться в музее, – недовольно буркнул Лобов, когда он и его соратники уже сидели в машине. – Может, удалось бы получить еще какую-нибудь ценную информацию о браслете.
– Все, что она знала, она нам уже выложила, – отрезала Вера. – Чего время тянуть? Успеем еще сегодня сделать пробный полет.
– Скорей бы уж, – поддержал ее Валентин. – Кстати, Роман Михайлович, как нам эпоха Ивана Грозного? Подходит?
– Вполне. – Лобов уже позабыл об Ореховском краеведческом музее и его миловидной директрисе и включился в работу. – Странное царствование, во время которого были совершены и великие дела, и великие злодеяния. Опричнина, земщина… Во всяком случае, без гражданского противостояния там не обошлось. Смута, кровь великая… А как подсказывает наш не очень богатый опыт, где кровь и смута, там и надо искать рыбасоидов.
Более мерзкого сна Валентину за всю свою почти тридцатилетнюю жизнь видеть еще не доводилось. А сон меж тем – простой-простой. И в этой-то простоте и какой-то примитивно-натуралистической достоверности весь ужас и заключался. Снилась ему обычная метель. Подумаешь, метель. Ну кто не видел метели из окна своей теплой, благоустроенной квартиры? Но в том-то и состояла вся жуть этого странного сна, что смотрел Валентин на метель не со стороны, не из окна своей квартиры, а как бы изнутри.
Ветер ревет и свищет, гоня мимо него снежные заряды. Черное ночное небо, едва подсвеченное тонким серпом полумесяца, все исчеркано снежно-белой штриховкой. Валентин до того окоченел, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Он лежит, привалившись спиной к какой-то стене, и ветер уже намел вокруг него приличный сугроб. «Снег – это хорошо, – думает Валентин. – Он поможет мне согреться. Когда меня полностью занесет толстым слоем снега, мне станет хорошо, тепло». Глаза его смыкаются, он уже не видит этой черноты частых белых линий, стремящихся в бесконечность. Метель перестает визжать, реветь, грохотать. Она теперь лишь поскуливает, как заблудившийся щенок, и ласково шепчет Валентину в уши: «Спать… Спать… Спать…» Валентин чувствует, что засыпает, и тут откуда-то в мозгу всплывает парадоксальная мысль: «Сон внутри сна. Это интересно. Как матрешка. Меньшее в большем. Воображаемое в сущем. Но если сон во сне, то что здесь воображаемое, а что сущее?» А метель, успокаивая и умиротворяя, продолжает насвистывать ему свою колыбельную, ненавязчиво предлагая забыться, впасть в нирвану покоя и перестать задаваться дурацкими вопросами, не имеющими ответа. Но тут до его слуха доносится звук. Какой-то посторонний, неправильный, совершенно не соответствующий уже ставшему привычным метельному звукоряду. Это звон. Похоже не на колокольчик, но и не на колокол. А как будто кто-то увесистой связкой ключей звенит, преднамеренно потряхивая ею при каждом шаге. Звон становится все ближе…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии