И пала тьма - Джеймс Клеменс Страница 14

Перрил отвернулся, и Тилар потянулся было к краю его плаща, но не решился осквернять осененную ткань. Молодой рыцарь закрыл лицо масклином и уставился внимательным взглядом на учителя.

— Будьте осторожны, сир.

Тилар опустил руку.

— И ты, — негромко пробормотал он.

— Пока наши плащи снова не коснутся друг друга, — ответил Перрил и исчез.

Последние слова служили в ордене обычным прощанием. Взгляд Тилара обежал темницу и задержался на храпящем узнике. Даже после чудесного исцеления он не ощущал себя рыцарем.

Дверь с грохотом захлопнулась, и засов вернулся на место. Тюремщик проворчал что-то насчет своей одежды, но не осмелился потребовать ее обратно. Тилар задался вопросом, насколько он будет защищен после отъезда Перрила.

Роггер закряхтел и перекатился на другой бок, лицом к нему.

— А этот парень довольно разговорчив. — Выходит, вор только притворялся спящим. — Он твой друг?

Тилар уселся на кучу кишащей вшами соломы.

— Когда-то был другом… А может, остался им до сих пор.

Роггер сел.

— Он много наговорил, но его новостям грош цена.

— Что ты имеешь в виду? — Внимание Тилара мгновенно переключилось на заросшего бородой, заклейменного товарища по камере. Внезапно он заговорил гораздо грамотнее, чем прежде.

— Во время паломничества я многое повидал. Я тоже слышал о темных новостях, о которых говорил молодой рыцарь. И я слышал их не только в парадных залах и кастильонах, где принимали твоего предполагаемого друга, но и в тех местах, где солнце светит не так ярко.

Речь Роггера снова изменилась, и он продолжил с нарочито грубым выговором:

— Люди бывают гораздо откровеннее с выпоротым никчемным псом, чем с таким знатным господином.

Тилар внутренне с ним согласился.

— К тому же немало из живущих в высоких башнях преспокойно беседуют за дверьми кастильона, не замечая потрепанного пилигрима на пороге. — Глаза вора загорелись хитрым огоньком. — Или на полу темницы.

По всей видимости, проходимец хорошо притворялся не только спящим.

— Кто ты? — спросил Тилар.

Роггер поднял палец, чтобы погрозить рыцарю, но передумал и решил лучше выскрести им из бороды лишнюю вошь.

— Вор и паломник. — Он на мгновение перестал почесываться и поднял бровь. — Или лучше будет сказать, такой же вор и паломник, как ты — рыцарь теней?

Голова Тилара пошла кругом от попыток разгадать странное заявление.

— Ты правда паломник? И твой рассказ о наказании Бальжера не выдумка?

— Увы, он так же правдив, как следы порки у меня на спине. Но по одному проступку еще нельзя судить о человеке, верно?

Тилар не мог не согласиться.

— Так ты говоришь, что слышал и другие мрачные новости. Какие?

— Слухи, перешептывания и россказни о темных Милостях и поднимающих головы во окраинных землях чудищах. Там действительно что-то зашевелилось.

— Что именно?

— Почем я знаю? — Роггер откинулся на соломенную подстилку. — Я собираюсь воспользоваться тишиной и покоем, чтобы наконец поспать. Сомневаюсь, что нам удастся отдохнуть ночью.

— Почему?

— Колокола, сир рыцарь, колокола.

Тилар и забыл, что бдение у ложа Мирин должно закончиться с восходом матери луны. Ее смерть отметят погребальным колокольным звоном, который будет звучать всю ночь.

Он устроился на подстилке и задумался обо всем, что узнал за сегодня. Но мысли упорно возвращались к одному и тому же слову: Ривенскрир.

Что оно означает? Почему Мирин одарила его Милостью и излечила его?

Тилар предположил, что юный рыцарь о чем-то умолчал; к тому же он заметно побледнел при упоминании этого Ривенскрира. Но почему он ничего не сказал?

На это был только один ответ. Перрил поклялся хранить тайну. И хотя рыцарь показал лицо бывшему учителю, даже вступился за него, клятву он никогда не нарушит.

Он получил этот урок от Тилара.

Тилар повернулся на бок и постарался перестать думать, перестать вспоминать.

Воспоминания причиняли боль.

* * *

Тилар дернулся и спросонья сел на подстилке. Ему смутно вспомнился сон о том, что он снова искалечен… И теперь, проснувшись здоровым, он почему-то испытал разочарование. Увечья защищали его, прятали все эти годы, от него не требовалось ничего, кроме умения выживать. А теперь снова придется повернуться к миру лицом.

Тилар застонал.

За стеной темницы заливались сотни колоколов. Их звон оглушал.

Он поднял глаза к окошку: стояла глубокая ночь. Вечерний туман неторопливо вплывал в камеру сквозь решетку и опускался на пол облачным водопадом. Его глаза привыкли к мраку, и он различил фигуру Роггера у противоположной стены. Тот стоял под окном, весь окутанный туманом.

— Все, — произнес вор. Видимо, он заметил, как Тилар зашевелился. — Из великой сотни осталось девяносто девять.

Тилар поднялся и встал рядом с ним. К своему удивлению, он ощутил горечь в словах вора.

— Это только начало, — пробормотал Роггер. — Только первая кровь. За ней потекут целые реки.

Хотя ночь стояла душная, Тилар поежился. Колокола звонили без устали. В темноте над островом неслись крики, в них слышались горе, боль, злоба и страх. С верхушки башни к небу возносились молитвенные песнопения.

Двое узников под решетчатым окном долго стояли молча. Первым тишину нарушил Роггер:

— Ты говорил во сне, сир рыцарь.

— Ну и что? Какое отношение…

Вор перебил его:

— Ты говорил на литтикском, причем на древнем наречии. Старом языке богов.

Тилар сперва не поверил. Во-первых, он говорил по-литтикски далеко не свободно. А во-вторых, как вор из Лощины вообще узнал этот язык, не говоря уже о древнем варианте?

— И что я сказал? — спросил рыцарь без надежды на внятный ответ.

— Ты говорил шепотом. Но я кое-что разобрал. Ты все время повторял: «Эги ван клий ни дред хаул». Снова и снова.

Тилар наморщил в недоумении лоб.

— Что это значит?

Роггер задумчиво потянул себя за бороду.

— Бессмыслица какая-то.

— Тогда и рассуждать не о чем. Обычная чепуха, что-то приснилось.

Роггер его как будто не слышал:

— «Эги ван клий» — это значит «сломать кость». А «ни дред хаул» — «и освободить темный дух».

— Я же говорил — всего лишь сонное бормотание, — небрежно махнул рукой Тилар.