Каратель богов - Роман Глушков Страница 14

И тем не менее я согласился. Это был, пожалуй, самый смелый мой поступок в жизни, и он, как мне тогда казалось, того стоил. Я горел желанием стать прежним комбинатором и вернуться в настоящую игру по крутым ставкам, а не прозябать на задворках, документируя подвиги более успешных сослуживцев. И если ради этого меня заставляли сыграть в научный аналог русской рулетки, что ж, так тому и быть. В конце концов, разве работа, какой я занимался восемь лет до своего габонского провала, была сахаром и не грозила мне всякий раз скоропостижной смертью или увечьями?..

Мне повезло: я не пополнил собой статистику неудач ученых-экспериментаторов. И стал именно тем, кого они пытались из меня сотворить: одним из первых в мире редупликантов – оборотней, способных менять свой облик одним лишь усилием воли.

Я могу за считаные минуты полностью перестроить собственный организм на клеточном уровне посредством вживленных мне в тело уникальных наномодификаторов. Из-за биотехнологических ограничений я не могу перевоплотиться в женщину, ребенка, дряхлого старца или животное – только в мужчину от восемнадцати до семидесяти лет. Зато я умею менять, помимо собственного роста и комплекции, также тембр голоса и национальность – естественно, тоже в разумных пределах. Именно этому искусству – искусству глобального перевоплощения, – меня и обучали на протяжении двух лет, что были отпущены на мое перерождение и переподготовку.

Я не оговорился: иначе как перерождением произошедшие со мной метаморфозы назвать нельзя. Чтобы перекроить меня, обычного человека, в оборотня-редупликанта, мой организм пришлось подвергнуть сильнейшему болевому стрессу. Такому, после которого он, балансируя на грани смерти, начал отчаянную борьбу за жизнь – главное условие, при котором клеточные наномодификаторы могли прижиться в моем теле, восстановить поврежденные ткани и вернуть меня с того света. Крайне опасная процедура, потому что в случае неудачи тело попросту отторгло бы их. После чего я скончался бы в страшных муках от усугубленной ожогами обширной интоксикации.

Хвала всесильной науке и грамотно проведенным подготовительным тестам! Ученая братия не подкачала. И когда я, заполучив по ее приказу обширные ожоги в печи Ведомственного крематория, был помещен в реанимацию, мой многострадальный организм отреагировал так, как от него и требовалось. Он воспринял введенные мне наномодификаторы как спасительную панацею, быстро «породнился» с ними и призвал их на борьбу с моим недугом. Не прошло и суток, а я уже был совершенно здоров, и на моей коже не осталось ни единого следа от ожогов.

Ну разве не замечательно? И впрямь, ради обладания таким полезным даром стоило побывать в шкуре сказочного феникса, пускай я и не ощутил себя после воскрешения сколько-нибудь помолодевшим.

Но радость моя продлилась недолго. Когда ученые начали открывать мне иные грани моего нового таланта, выяснилось, что адская боль от ожогов никуда не ушла. Она всего лишь трансформировалась и затаилась во мне, чтобы оскалить свои клыки сразу, как только я приступлю к тренировкам навыков оборотня. Боль и стала моей расплатой за обретенный дар. Крайне полезный дар в моей работе, к которой я жаждал вернуться, но высасывающий из меня все соки, когда приходило время использовать его на практике.

Только боль, что сопровождала каждое мое перерождение, мешала мне создавать абсолютно точных двойников тех личностей, за которых я себя выдавал. Моего терпения хватало лишь на пять, максимум восемь минут трансформации, после чего я или падал в обморок или сдавался и прекращал самоистязание. Продолжить же дублирование конкретного человека даже после короткой паузы, увы, не удавалось. Пока я концентрировался, пытаясь возобновить прерванный процесс, незавершенный образ успевал «расплыться», и тогда все приходилось начинать заново. Поэтому, дабы сэкономить время и не подвергать себя лишним мучениям, я доделывал свои специфические художества при помощи обычного театрального грима. Точнее, тех его современных разновидностей на основе био– и нанотехнологий, что ныне облегчают и ускоряют работу гримеров голливудских киностудий.

Со временем я натренировался менять свои личины максимально быстро. Но вот привыкнуть к боли, научившись терпеть ее хотя бы на полминуты дольше, так и не сумел. Всякий раз при подобных метаморфозах клетки моего организма стонали от неестественных нагрузок и, казалось, были готовы вот-вот погибнуть все до единой. И тем не менее каким-то чудом этого не происходило. Надолго ли хватит их выдержки, ученые не имели представления. А может, имели, но не сообщили мне об этом, дабы не отравлять остаток моей жизни знанием сей горькой истины.

С тех пор, как я впервые видоизменил собственное тело до полной неузнаваемости, я утратил все шансы вернуть себе свой настоящий облик. Утратил так, как скульптор утрачивает возможность воссоздать из одной и той же глины одну и ту же статую, которую он по какой-либо причине уничтожил. И даже если мне удастся восстановить свою личность по старым голографическим отпечаткам, это буду уже не прежний я, а моя высококачественная биологическая копия, хоть и наделенная моим разумом.

Впрочем, невелика утрата для агента, который на протяжении полутора десятков лет каждодневно соблюдает строжайшую конспирацию. Довольно скоро я перестал скорбеть по своей оставшейся в прошлом оригинальной личине так же, как лишившийся пальца человек рано или поздно смиряется с этой потерей. Тем паче что в моем случае я все равно приобрел намного больше, нежели потерял.

Через два года после того, как я подписал с учеными контракт и побывал в печи крематория, меня восстановили в прежней должности и допустили к службе. А еще через год, когда я поднаторел в использовании своих новых талантов на практике и окончательно реабилитировался в глазах командования, оно забросило меня в Пятизонье – аномальный регион планеты, с которым, как выяснилось, у Ведомства были связаны далеко идущие планы…

И вот теперь, спустя год кропотливой подготовительной работы под куполами Барьера, я и моя группа наконец-то приступали к настоящему серьезному делу, от успеха которого зависело очень многое. В том числе и наши повышения, крупные денежные премии и прибавки к пенсии. До какой, однако, на нашей службе не так-то легко дожить – подвиг, который удается не каждому полевому оперативнику Ведомства…

…Сукин сын Мамлюк и впрямь сдержал свое слово! К вечеру у нас действительно появилась связь не только с Чернобыльскими, но и со всеми остальными нашими базами Пятизонья. Работающий в Выгребной Слободе Гаер был немало удивлен, когда мы «достучались» до него напрямую из далекого Питера. Это избавило нашего агента от рискованной командировки в Сосновый Бор, дабы доставить на «Ариозо» свежие данные о Дровосеке. Благодаря башковитому электронщику Гаер мог и дальше оставаться в Чернобыле, снабжая нас информацией в режиме онлайн.

– Твоя версия полностью подтвердилась, – доложил Гаер о результате своей трехдневной разведки на Обочине. – Дровосек в розницу не торгует и с незнакомыми клиентами не работает. Даже со знакомыми он ведет бизнес только по собственным правилам. Причем весьма жестким. Главное из них: если я доверял тебе вчера, это еще не значит, что продолжаю доверять сегодня; докажи, что сегодня тебе по-прежнему можно доверять, или проваливай к чертовой матери.