Черный ангел - Мария Гинзбург Страница 14

Сначала Тачстоун сделал гостевую комнату в восточной башне. Но потом приехал Ирвинг, и та комната ему понравилась. Под новую гостевую переделали помещение в западном крыле. Брюн решила, что это будет Голубая комната. Все здесь, начиная от обоев и заканчивая ковром на полу, имело этот нежный цвет. Время задергивать тяжелые бархатные портьеры еще не пришло. Через окно струился неяркий свет. Нежное голубовато-серое сияние наполняло комнату.

Брюн вошла и направилась к стеллажу из стали и голубого толстого стекла. В руках жена Лота держала книгу с черно-синей обложкой. Книга была далеко не новой. Уголки обтрепались, на корешке виднелись белые заусеницы. Брюн поставила ее на место, задвинула ее поглубже. Теперь книжка с мистичным названием «Новолуние» была почти незаметна между «Шкатулкой секретов домохозяйки» и «Лучшими сказками мира».

Брюн нашла эту книгу, когда ей было пятнадцать. И «Новолуние» было почти единственной вещью, которую она унесла с собой из отцовского дома.

Брюн решила задернуть портьеры. Она распустила бархатную ленту на левой из них, которой та собиралась на вбитое в стену железное кольцо. Брюн раздвинула портьеру на всю ширину. На миг женщина застыла между портьерой и окном, любуясь на черный лес, реку и прозрачное, неистово голубое небо. Край неба начинал сереть. Подкрадывались сумерки.

Брюн услышала шаги. Кто-то направлялся в комнату. Она обернулась, но выглядывать из-за портьеры не стала. Скорее всего, это был Лот. Супруги только что поругались.

Лот обнаружил в гараже мотоцикл, который Брюн купила в его отсутствие. Когда они пили вечерний шоколад на веранде, муж осведомился:

— Что это за кусок говна появился у нас в гараже?

— Это чертовски дорогой кусок говна, милый, — меланхолично ответила Брюн.

Лот, рассердившись, оттолкнул от себя кружку с такой силой, что шоколад расплескался по столику. Брюн машинально подумала, что надо сходить, взять тряпку и вытереть. Она поднялась с места. Но Лот не дал ей уйти.

— Так вот, значит, на что ты спускаешь мои деньги! — воскликнул он.

— Ну, а что такого, — ответила Брюн.

Ругаться ей хотелось не больше, чем напоминать, что завод, служивший источником состояния Лота, перешел к нему в качестве ее приданого, и деньги были в не меньшей степени ее, чем его.

— Покатаюсь немного по окрестностям, подумаешь, — продолжала Брюн. — Этот лес — наш до самых Деревяниц. Меня никто не увидит. Развеюсь немного.

— Да, ты видать сильно болела, пока меня не было. Не надо было тебя оставлять… Такое только в горячечном бреду можно придумать! Я не собираюсь учить тебя обращаться с этой штукой, — заявил муж. — Этак ты и на мне захочешь верхом прокатиться. Ты на самом деле об этом и думаешь, да? Не отпирайся, я знаю вашу женскую развратность…

Брюн поморщилась. Истинная причина гнева Лота была ей известна не хуже, чем ему самому. После возвращения Лота из Анапы супруги еще ни разу не занимались любовью. Лот подошел к ней с лаской еще в самый первый вечер. Брюн увернулась, сославшись на универсальную головную боль. На самом деле Лот стал ей противен. Брюн знала, что есть счастливые женщины, которые могут спать с двумя мужчинами одновременно. Но, к сожалению, выяснилось, что она сама не из таких. Брюн сама не знала, на что надеялась, упорно отказывая мужу в близости. Совершенно очевидно было, что Карл не будет продолжать их отношения.

— Я умею водить мотоцикл, — сказала Брюн. — В нашем доме, то есть в доме моего отца, все дети умели водить машину.

— Да, у вас там был самый настоящий цыганский табор, — ответил Лот. — Я думал, что ты давно отошла от всех этих старых привычек. Ан нет. На мотоциклах гоняться с утра до вечера — это мы горазды, а на столе прибрать некогда. Муж должен в грязи есть, как свинья.

Он в негодовании махнул рукой на разлитый шоколад. Брюн молча развернулась и пошла за тряпкой.

— Чтобы завтра же вернула мотоцикл в магазин, — сказал Лот. — Да я сам съезжу. Это не женская игрушка.

Брюн повернулась и сказала тихо, но очень отчетливо:

— Мотоцикл останется здесь.

Лот открыл было рот. Но взглянул на лицо жены и промолчал.

Наверное, теперь он искал ее, чтобы помириться. Но Брюн не хотелось с ним разговаривать. Она еще не отошла от ссоры. Брюн неподвижно застыла за портьерой. Она смутно надеялась, что Лот просто пришел за какой-нибудь книгой. Брюн решила переждать, пока муж возьмет, что нужно, и уйдет.

Лот обнаружил в своем мобильнике сообщение от Ирвинга. Брат просил позвонить ему вечером. Послание было на родном языке братьев, английском. Хотя обычно они перебрасывались сообщениями на русском — уже привыкли. Лот и так не посвящал Брюн в свои дела. Однако сейчас следовало исключить даже возможность того, что жена нечаянно может услышать их разговор. Лот дождался, пока Брюн уйдет укладывать Дашу. Он направился в дальнее, западное крыло дома. Там никто не жил.

Лот вошел в гостевую — Голубую комнату, как ее называла Брюн. Тачстоун сел на обитый велюром диван и нажал двойку. Номер Ирвинга был у него на быстром наборе. После двух гудков в трубке раздался мягкий голос не Ирвинга, а его подруги, Лены:

— Здравствуй, Лот.

Несколько мгновений Лот не знал, что и ответить.

Подруга брата нравилась Лоту несколько больше, чем должна была бы. В ней чувствовалась энергия, которую до недавних пор Лот замечал и в Брюн. Но жена с возрастом успокоилась, обленилась, обабилась. Недавно Лена возмущенно рассказывала о том, что во Франции одно время правили не короли, а кардиналы — Ришелье и Мазарини — но оставались при этом в тени. Короли же лишь наслаждались теми выгодами, что несло им их положение. Лене задали такую тему для реферата по истории на лето, и она очень увлеклась, собирая материал.

— Я не понимаю одного, — с жаром говорила девушка Лоту. — Почему тот же Ришелье не устранил короля, почему не правил сам? Зачем быть вторым, если можно быть первым. И ты, по сути, и являешься первым?

Лот с трудом оторвался от созерцания дразняще скромного выреза ее кофточки. На левой груди у Лены была родинка. Последние несколько секунд Лот думал не о Ришелье и Мазарини, а о том, гладкая или шершавая будет эта коричневая точка, если коснуться ее языком.

Однако Лот слышал, о чем говорила Лена. Тачстоун покровительственно усмехнулся.

— И никогда не поймешь, — сказал он добродушно. — Власть — не для бабских мозгов. А этот Ришелье понимал, что есть традиции, освященные веками. Ему подчинялись. Но никто не признал бы его верховным правителем, даже если бы он этого захотел.

— Да ты сам как будто из средних веков вынырнул, — заметила Лена, зло прищурясь.

Лот расхохотался. Она его забавляла. Существо с такими длинными и мягкими светлыми волосами должно быть начисто лишено интеллекта, чтобы полагать — его смехотворные воззрения и идеи могут что-то значить, что-то изменить.