Дороги скорби - Павел Серяков Страница 13
Дороги скорби - Павел Серяков читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
— Я охотно вам верю, — выдавил из себя Чайка, вытирая шелковым платком собравшиеся в уголках глаз слезы. — Нет никаких сомнений, что вы видели портрет Снегиря и королевский герб, но, уверяю вас, подобные портреты висят и в Гнездовье, и в Братске, и знатных Трефов. Думаю, и в Мигларде найдется пара таких. Как и в других славных городах Гриммштайна. На одном портрете — герб с оленем, на другом — с вороном, на третьем, безусловно, — лилии.
— Иными словами…
— Иными словами, чуть ли не каждый знатный род бахвалится тем, что его генеалогическое древо украшает известный поэт.
— Вот оно что.
— Вот оно что, — повторил мои слова профессор Чайка. — Вы попали в паутину мифа. Да, друг мой, именно так.
Я не находил слов и посему решил отмалчиваться до тех пор, пока мой собеседник не продолжит разговор сам, и спустя непродолжительное время так и случилось, а до тех пор я наблюдал прекрасные холмы, замершие под безжизненным осенним небом. Есть, друг мой, в этом небе что-то пугающее и навевающее тоску, не могу сказать, что именно, но мне всегда казалось, что осенью умирает не только природа, но и небо. Я хотел поднять сей вопрос и узнать мнение Чайки на данный счет, но, к моему сожалению, до этого так и не дошло.
— Говорят, что Снегиря убили в самом начале войны Трефов и Вранов, — начал Генрих, утомившись слушать завывания ветра и шепот луговых трав. — Бытует мнение, что поэт, путешествуя по Врановому краю, случайно вышел к лагерю армии Трефов и был там убит.
— Трефы напали внезапно, не объявляя войну, — подтвердил я слова Генриха. — Это похоже на правду, и то, что его могли убить, дабы сохранить продвижение войск в тайне, кажется мне логичным.
— Но это не так, — возразил Генрих. — Есть достоверная информация о том, что Снегирь действительно наткнулся на лагерь, но был принят там как друг и более двух дней прожил в одной палатке с командиром Янтарных Скорпионов Вагнером из рода Иакова. Я понимаю, что абсолютно все можно поставить под сомнение, но это правда.
— Да?
— Да. Сия встреча и эти дни были записаны молодым священником, который пребывал в компании Скорпионов и позднее, переписывая писание, записал свои впечатления от общения с матерыми бойцами и поэтом.
— Янтарные Скорпионы — это элитное подразделение Трефов, которое исчезло после войны с Вранами?
— Именно.
— Я слышал о них. Говорят, что их жестокости не было равных.
— Война оправдывает любые зверства, — Генрих ухмыльнулся и сплюнул. — Самое распространенное заблуждение.
— Стало быть, Скорпионы не убивали Снегиря?
— Конечно, нет. Иначе как бы он написал песнь о поражении Трефов?
— У него и такая есть? Спойте, прошу.
— Петь не буду, — нахмурился профессор Чайка. — Думаете, я не вижу, как вы подавляете смех во время моих попыток взять высокие ноты? Вижу, я не слепец.
— Вы ошибаетесь. Я бы с удовольствием слушал вас хоть весь день.
— Я прочитаю её как стих. Петь вы меня больше не заставите.
— Идет, — ответил я. — Читайте, коли вам так угодно.
И Генрих начал читать. Справедливости ради стоит отметить, что читал он стихи куда лучше, чем пел их же.
Молочный край дышал росой, прохладой быстрых рек.Глаза не видят красоты под гнетом красных век.Солдаты шли с войны домой, несчастней не сыскать.В краю врага Вранов войска сумели их сломать.Они сражались, словно львы, в лесах насквозь гнилых.Погиб от рук врага тогда сын герцога Марик.Но благородный рыцарь Карл из рода ВознякаКричал, роняя кровь: «Друзья, нам отступать нельзя!»Тогда еще никто не знал, что с алою зарейКонница Вранов в ранний час вела смерть за собой.Из боя в бой, из ночи в день они несли свой стяг.Из благородных на ногах остался лишь Исаак.Копье насквозь пробило грудь, упал с лилией щит.Исаак не выпал из седла, но головой поник.Молочный край дышал росой, им было наплевать,Солдаты шли с войны домой, несчастней не сыскать.
— Вот это мне нравится куда больше, чем предыдущие.
Я повторил про себя эту песню и, убедившись, что запомнил каждое её слово, решил поговорить на более досужие темы и перевел наш разговор в совершенно иное русло. До заката мы чесали языками на совершенно пустяковые темы, пересказывать которые я не стану хотя бы по той причине, что они попросту не отложились в моей памяти.
К вечеру мы добрались до леса святого Августина, который был назван так потому, что в былые времена ныне канонизированный отшельник вел здесь затворнический образ жизни и вышел в мир лишь тогда, когда Господь обратился к своему слуге и наставил его нести людям Божье знание и, соответственно, свет.
Ночь обещала быть теплой, и мы с профессором Чайкой разбили небольшой лагерь близ дороги, запалили костерок и готовились отужинать добытым мной зайцем. Жир шипел, стекая в огонь, и россыпи золотых искр медленно поднимались к темному небу. В быту Генрих оказался столь же комфортным человеком, сколь и в общении. Иначе говоря, Чайка не мешал мне обустраивать лагерь.
— Скажи, друг мой, — глядя, как я ломаю об колено сухие ветви, обратился ко мне Чайка, — ты же едешь в Огневские земли по долгу службы?
— Все именно так.
— Но какого рожна ты тратишь время на болтовню со мной? Разве не должен ты загонять своего коня, дабы быстрее ветра и в кратчайшие сроки передать послание? Так сказать, волю короля.
— Я еду по весьма деликатному делу, — ответил я своему приятелю. — У меня нет никакого желания сообщать господину, имя которого в тайне, информацию, которая его сокрушит. Пусть лучше он узнает сию скорбную весть от кого-то другого, нежели от меня.
— Иными словами, ты боишься порки.
— А кто ее не боится?
— Резонно… — Генрих уселся на овчину и, подперев спиной массивный ствол дерева, вырванный из земли не то бурей, не то гневом Господним, отхлебнул из своего бурдюка и поморщился, затем отхлебнул еще и протянул свое снадобье мне. — Угостись, дорогой мой.
Не имея свойства отказываться от предложений залить за воротник, я с радостью угостился напитком, который оказался не чем иным, как водкой с перцем. Из глаз непроизвольно потекли слезы, но вместе с ними по телу растеклось блаженное тепло.
Уплетая зайчатину и прикладываясь к бурдюку Чайки, я и заметить не успел, как наши языки развязались и под пение ночных птиц мы стали травить разного рода байки и каждую из них Чайка так или иначе сводил к своему любимому поэту.
— Ты говоришь, что всякий боится смерти. Говоришь ведь? — щеки Генриха пылали, взгляд, еще днем сосредоточенный, стал мутным и рассеянным. — Говорил же?
— Совершенно верно, но я говорил о порке. Я имел честь общаться с одним ландскнехтом, и тот рассказал, что перед боем каждый без исключения боец, будь то рыцарь из знатных или же алебардист из ополчения… — я попытался подыскать слова помягче, но тщетно. — Серут дальше, чем видят.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии