Механизм пространства - Андрей Валентинов Страница 13

– Так не есть! – вырвалось у князя. – Не должно быть! Пан врач! Мсье! Удостоверьтесь еще раз, что молодой пан жив. Что он не есть… кто-то другой…

Кривился бледный рот. Длинные пальцы то и дело сжимались в кулаки. От волнения у Волмонтовича прорезался жуткий акцент. Торвен, сидя в углу на табурете, видел, что поляку нынешнее чудо не по душе. Хладный труп под белой простыней устроил бы его не в пример больше.

– Он жив, – вмешался Эрстед. – Не спорьте, Казимир. Движения мышц, пульс, температура. Я понимаю ваши сомнения, но, с другой стороны, верю докторам и собственным глазам…

Князь фыркнул, скрестив руки на груди.

Снежинка искала врага. В черной бездне, в зимнем вихре.

Где? Кто?!

Мелькнуло и сгинуло лицо д'Эрбенвиля, искаженное яростью. Мясник, убийца за сотню сребреников. Явилось, как на сцене театра – хмурый датчанин Торвен приподнимается на локте, его сюртук рвется, брызжет огнем. Д'Эрбенвиль вскрикивает, опирается на саблю; клинок ломается под весом падающего тела.

Гори в аду, иуда!

– Напишу статью! – врач потер руки, воркуя над своим пропуском в Академию Медицины. – Непременно! В «Арч мал кур», в «Ля пресс медикаль»… Пусть только посмеют не напечатать! Знать бы причину… вначале думал – мерещится…

Он наклонился к пациенту, осторожно приподнял левое веко.

– Вы это тоже видите, государи мои?

Взгляд Огюста Шевалье был темен и пуст – сознание не вернулось. Но не пуст был зрачок – в центре черного озерца мерцал свет. Серебро, пушистые лапки, симметрия зимы…

– Снежинка? – растерявшись, предположил Эрстед.

Тускнеет, исчезает, гаснет…

Растаяла.

Следуя совету философа Секста Эмпирика, Зануда от суждений воздержался. В годы давние, военные, он насмотрелся на раны и прекрасно знал, от чего люди умирают. Но война научила и другому: случается всякое, майне гере. Иногда Смерть промахивается, иногда – шутки шутит. Француз жив, и это факт. Другое дело, каковы будут выводы из этого факта.

– Нам лучше уйти, панове! Андерс, честью клянусь, не Божья это воля!

– Оставьте, князь.

– Вы все забыли, Андерс!..

…может, полиция? Галуа-младший уверен, что его брата убили головорезы из префектуры. Сначала революционер-математик, потом – революционер-грузчик…

Широки ворота префектуры, словно в Преисподней. Всякие заходят – игроки, беглые каторжники, воры, разбойники, Видоки. Только дураков там нет. Посылать шайку в Булонский лес во главе с трижды «засвеченным» агентом Топазом? Это ли почерк Жиске, префекта-кудесника?

Нет, не полиция. Кто остается?

Эминент?

– Будьте справедливы, Огюст. Забудьте про мораль, бог с нею…

Князя не слушали.

Врач, щелкая языком от изумления, вновь и вновь демонстрировал шрам, бледнеющий на глазах: «С ума сойти!» Эрстед внимал лекарским восторгам с явным облегчением. Божья воля, чья-то иная, но одним грехом на душе меньше. Торвен же ушел мыслями в дела практические, от чудес далекие.

Если полиция уже получила приказ об аресте карбонариев, значит, через заставы не проехать. Есть путь через катакомбы – знаменитую парижскую Клоаку. Но его поди-сыщи, опередив глазастых ищеек. Нет, катакомбы – это романтика, причем дурная. Черные плащи, белые кости… Стихия земная отпадает. Что остается? Стихия воздушная? Помнится, бравый полковник недавно бежал из Парижа на воздушном шаре, и никто не пострадал…

Не считая копенгагенской Ратуши.

Воспарив в выси горние, он не заметил, как исчез врач – не иначе, статью кропать удрал. Остальные тоже начали собираться; Волмонтович – с видимым облегчением.

– Будь мы в Китае, господа, – криво улыбнулся Эрстед, – я бы предложил непротиворечивую теорию…

– Будь мы в Трансильвании, я тоже, – буркнул князь.

Луч солнца, протянувшись от окна, шарил по лицу молодого француза – словно желал растопить снег под веками.

– Есть логика, а с логикой не поспоришь…

Упрек Эминента звучал устало. Отставной алюмбрад не гневался на глупого сен-симониста. Он честно пытался объяснить.

– Я должен быть последним из злодеев, чтобы убивать людей, не причинивших мне зла. Хорошо, допустим, я злодей. Я решил отправить вас к праотцам. Сколько раз я мог это сделать? На кладбище, после похорон Галуа, мистер Бейтс предлагал разыграть самоубийство. Он фантазер, наш Бейтс, а фантазии порой заводят в могилу. Вас закопали бы под чьим-то гробом – и все. В худшем случае закопали бы живым…

В мире снежинок нет места страху. И хорошо, что нет. Скверная картинка: приказ барона фон Книгге – и вот здоровяк Ури раскапывает чужую могилу, мистер Бейтс, зубасто улыбаясь, связывает жертву веревкой…

– Андерс, вы обещали меня слушаться. Идемте отсюда, скорей!

– Куда вы торопитесь?

– В Писании сказано: пусть мертвые хоронят своих мертвецов…

– Ну, нашему молодому другу сие не грозит, – Эрстед склонился над раненым, с заботой накрыл его одеяльцем. – Помнишь байку про святого Себастьяна, покровителя ландскнехтов? Встретишь его дождливой ночью – любая рана зарубцуется. Мсье Шевалье! Вы меня слышите? Признаться, вы нас здорово напугали…

– Андерс, не говорите с ним! Это опасно…

– Оставьте, князь…

– …отравление на приеме у баронессы. Глоток лимонада – и у вас холера. Выстрел из-за угла, когда вы уходили с баррикады. Кто бы стал разбираться? Логика, Огюст. Принцип Оккама – отсекайте лишнее. Вас пригласили на встречу в Булонь. Вас туда сопровождали…

Снежинка молчала. Да, честный Торвен пристрелил негодяя. Но чуть позже, чем следовало бы. Хромец мог быть пешкой, которой поручили организовать доставку жертвенного агнца к стенам аббатства.

– Кого вы искали, Огюст? Человека, о котором я вас предупреждал?

Голос превратился в еле различимый шепот.

– …некто, умный и богатый, мечтает совершить то, что не удалось вашему императору. Он собирает армию – не из солдат, из ученых. Пытается закрыть остальным доступ к наиболее важным открытиям…

Лицо Эминента исчезло, сменившись иным, тоже знакомым – пусть Шевалье видел его лишь однажды, в бреду. Волна благородных седин, мощный лоб без морщин, волевые бугры в углах рта. Мешки под строгими, глубоко посаженными глазами; между бровями – асимметричная складка… Таким он станет через много лет – когда выйдет из тени и сбросит маску, чтобы занять пост премьер-министра Дании.

Андерс Сандэ Эрстед.

– А-а-а!

Зарычав, как дикий зверь, Огюст Шевалье привстал – и правой рукой вцепился в горло врага. Левая, устремившись к той же цели, зачерпнула пустоту. Опоздав уклониться от первого захвата, Эрстед все-таки откинулся назад, не дал сомкнуться чужим пальцам.