Святой Грааль - Юрий Никитин Страница 13

— Мой дорогой барон, — прошептала она, еепрекрасные голубые глаза умоляюще заглядывали в прорезь шлема рыцаря. — Тоесть, мой таинственный рыцарь, вы не оставите слабую женщину без защиты?

Томас ответил с рыцарским жаром:

— Честь не позволит! Только скажите, я сделаю все,чтобы вы больше никогда не тревожились!

Она воскликнула с чувством, ее прекрасные руки все такжеобнимали его, высокая грудь волновалась, прижимаясь к булатному панцирю Томаса:

— Вы своим благородством... завоевали меня! А вместе сомной — замок, каменоломни, земли, невольников. За спиной барона... прежнего инынешнего, я была как за каменной стеной, а теперь мне так страшно, такбеззащитно!.. Вы должны стать новой каменной стеной, отважный рыцарь, закоторой укроется мое слабое испуганное сердце!..

Томас открыл и закрыл рот, кровь громче застучала в висках.В ушах послышался далекий звон, ее глубокие зрачки расширялись, заполняя собойвесь мир. Он смутно чувствовал, что ее нежные руки ловко сняли с его головышлем, она умело расстегивала пряжки, снимала широкие пластины доспехов,извлекая могучего, но оцепеневшего рыцаря, как устрицу из раковины.

Томас пытался стряхнуть страшную усталость, но к слабости оттрудной схватки добавилась странная вялость. Мысли путались, видимо, от ударапо голове, громадные умоляющие глаза заслонили весь мир. В легких хрипело, онзакашлялся, выплюнул сгусток крови. В боку кололо, словно засел наконечникстрелы — топор тролля, Томас помнил смутно сильный удар, доспехи выдержали, нопару ребер могло сломать как соломинки...

Где-то слышались голоса, грохот переворачиваемой мебели,звон оружия. Донесся приближающийся топот, затрещала дверь, что висела на однойпетле, прогремел зычный негодующий вопль:

— Я думал, погиб!.. А он — срам какой! — похотьсвою ненасытную тешит!..

Сквозь туман мелькнуло злое лицо калики. Он был как чернаяскала, смотрел недоброжелательно, дышал часто. В руках держал, уперев острие впол, двуручный меч размером с потолочную балку.

Томас слабо шелохнулся, ощутив при сильной слабостинепривычную пугающую легкость. Нога споткнулась о гору железа, Томас с вялымизумлением узнал свои панцирь, поножи, шлем, бармы... Оказывается он сидел наполу, положив голову на колени баронессы, а ее нежные пальцы перебирали емуволосы, гладили по голове. Огонь из камина вырывался в зал, воздух был горячий,сухой, как во время страшного самума — урагана сарацинских пустынь. В окнадоносился звон оружия, яростные крики.

Над головой Томаса прозвучал ледяной голос, надменный,исполненный великого презрения:

— Изыди, раб!.. Иначе поднимется мой муж и повелитель,властелин этого замка... Тебя ждет скорая смерть!

Калика растерянно посмотрел на неподвижное тело тролля, чтолежало, раскинув все четыре когтистые лапы в огромной луже крови:

— Мне кажется, он встанет, когда свиньи полетят.

— Это прежний, — холодно сказала баронесса. —А нынешний властелин — здесь! Он страшен и беспощаден...

Калика сдвинул тяжелыми глыбами, попятился:

— Ну, ежели дело повернулось таким концом...

Томас прохрипел, собрав остаток сил:

— Сэр калика, погоди... Кони...

Калика остановился в проеме, где дверь все еще колыхалась,скрипя будто водили ножом по сковороде, на одной петле:

— А чо тебе?

— Помоги, — простонал Томас.

Калика вернулся, пощупал рыцарю лоб, озабоченно присвистнул.Томас чувствовал сильные пальцы за ушами, на затылке, в переносице кольнуло.Внезапно словно гора свалилась с плеч, а изнутри ушла теплая сырость. Зрениеочистилось, он ясно видел тревогу в глазах калики, плотно сжатые губы.

Баронесса ухватила его за ноги, удерживая. Томас с огромнымтрудом отвел ее прекрасные белоснежные руки, за одно прикосновение которыхрыцари отдавали жизни, поднялся, пошатнулся. Калика с хмурым одобрениемсмотрел, как рыцарь влезал, словно старая больная черепаха, в помятый панцирь.

— Мой повелитель! — вскликнула юная баронесса, еепрекрасные глаза наполнились слезами. — Ты измучен, ты сразил чудовище...

Томас торопился изо всех сил, сопел, пыхтел. Каликаподдержал за плечи, застегнул на спине пряжки, что-то дернул, толкнул, стукнул,и Томас оказался в панцире, чувствуя себя сразу одетым, надежно защищенным, адва пуда железа приятной тяжестью давили на плечи.

Он с усилием поднял из лужи черной крови свой меч. Рядом смечом, который держал калика, он выглядел как кинжал. Калика махнул рукой отокна:

— Придется через задние комнаты!

— Прорвались рабы? — спросил Томас глухо. Онметнул смущенный взгляд на златовласую баронессу. — Мы не можемдопустить... Изнасилуют...

— Рабы далеко, стража отступает! Прижали к воротам.Скоро тут появятся с дюжину мордоворотов, а я так не люблю когда люди бьютсякак звери!

Он попятился от окна, по его лицу плясали зловещие багровыеблики. Во дворе горели постройки, слышались ликующие вопли, предсмертные крики.Томас повернулся к баронессе:

— Где чаша?

— Какая? — переспросила юная баронесса. Еекрасивые брови поднялись высоко-высоко. — Их у меня много, барон привозилотовсюду. И прежний

привозил... И тот, что был еще раньше...

Калика повернулся, сердито рявкнул:

— Та чаша пришла сама. Говори быстро, женщина!

Баронесса выпрямилась, с надменным видом вскинула длинныересницы:

— Разве я уже не под защитой славного рыцаря,победителя чудовища? Рыцаря, хотя он и носит ошейник моего раба?

Томас кашлянул, сказал виновато:

— Сэр калика, ты разговариваешь с дамой благородногопроисхождения.

Калика сморщился, словно хватил яблочного уксуса, махнулрукой:

— Разбирайтесь, как знаете. Я коней поставил под стенойу башни. Хочешь выбраться целым, пойдем. Нет — я поеду один.

Томас с несчастным видом поволокся за ним следом. Налестнице поверхом ниже дрались, орали, звенело оружие, видно было мелькающиеголовы и блестящие полосы железа, колья, топоры. Отчаянно кричалитяжелораненые. Калика почти тащил рыцаря. Внезапно Томас остановился, поднялзабрало. Лицо было бледным, глаза блестели как звезды.

— Не ради жизни совершил побег! Ты знаешь.

— Чаша дороже жизни? — бросил калика пораженно.

— Что жизнь? Многое дороже жизни. Честь, верность,благородство. Даже любовь. Беги, сэр калика! Ты потряс меня, я никогда бы неподумал... Я тебе второй раз обязан жизнью. Жалею, что не могу отплатить... Ноя останусь, даже пусть гибель...