Леннар. Чужой монастырь - Антон Краснов Страница 13

— Нам нужна ВОЙНА! — громогласно вещал Грендам, размахивая руками и испуская фонтаны слюны. — Нам нужна война, которая отделит настоящую и чистую кровь от вялой жидкости, что тащится по жилам некоторых из — странно! — все еще живых обитателей этого мира! Нам нужна очистительная война, которая определит, кто заслуживает настоящей жизни, жизни подлинной и всеобъемлющей! Сколько можно сидеть в сырых подвалах, вздрагивая от шагов над головой? Сколько можно жрать дряхлые, серые волоконца мяса, глотать крысиные и собачьи кишки, сколько можно разбавлять вино грязной водой, а в похлебку сыпать наполнитель — древесную труху, чтобы создать иллюзию опьянения, иллюзию сытости? Сколько можно чтить все эти глупые запреты, наложенные давно истлевшими иерархами проклятого Храма — того Храма, который был недавно взят самыми лучшими и храбрейшими из вас?

За спиной Грендама на навершии столба появился рыжеволосый соправитель Акил, в кожаных штанах гареггина и в яркой алой блузе, верно подобранной в тон волосам. При его появлении по площади Гнева прокатилась новая волна восторга.

— А продолжение рода? — не снижал ураганного темпа речи Грендам. — А продолжение вашего рода? Посмотрите друг на друга, на эти вялые, унылые, серые, отмеченные печатью вырождения лица! Вы плесень! Вы грязь земли, а ведь вы рождены и предназначены для иного, пусть не каждый, пусть лишь десятый или двадцатый! И высоко то предназначение! Плесень!.. Мхи на суровой скале мироздания! Вы хотите и впредь оставаться такими? Кровь смоет вырождение и даст новый смысл жизни! Вы хотите и дальше совать свои обрубки в щели сонных, грязных бабищ, которые предназначены вам на семена? Рожать ублюдков, которые годятся разве что в мясную похлебку, на бульон? Или все-таки стоит хотя бы попытаться определить свою судьбу, взять ее грубо и властно, через боль, через кровь, ведь только так дается наслаждение, только так случится взлет? Посмотрите на гареггинов! Вы хотите, чтобы ваши дети стали такими же — гибкими, быстрыми, смекалистыми, способными мгновенно отличать свежесть от гнили? Посмотрите на меня, посмотрите на Акила! Хотите уподобиться нам — свободным, ничего не боящимся, думающим и размышляющим непрестанно, а потому призывающим к войне?! Потому что только война может дать мир подлинный и желанный, а не это зловонное болото вырождения и гнили, которым стали сейчас земли, нас вскормившие. Мы сделали первые шаги к обновлению. Мы отомкнули первые потоки крови. И пусть в этой большой игре выживешь именно ты!..

— Закругляйся, — негромко бросил Акил, стоявший чуть поодаль за спиной разошедшегося прорицателя.

Толпа, разбереженная неистовыми речами оратора, бесновалась и ревела. Грендам сделал едва заметное движение пальцами, давая понять, что расслышал своего соправителя. Он поднял руку, призывая к тишине, и мгновенно овладел вниманием аудитории. Он выкрикнул:

— Храм всегда считал милосердие уделом слабых и гнилых духом! Докажем же, что наш дух чище и крепче, чем у братьев Храма! Я чувствую, как на меня смотрят глаза, ваши глаза, глаза кого-то из тех, кто подожжет и очистит мир! Эллоэн!

— Эллоэн!!! — выдохнула боевой клич сардонаров толпа.

Акил провел рукой по своим длинным волосам и усмехнулся, кажется с одобрением.

2

В то время как неистовый прорицатель и оратор Грендам воспламенял своими воззваниями толпу, а его соправитель Акил без лишней огласки держал в руках все действительные рычаги управления ситуацией, Костя Гамов, счастливый гость обоих вождей сардонаров, открыл глаза и утвердился во мнении, что вот уже второй день подряд делает это (открывает глаза) при обстоятельствах более чем странных и примечательных. Сколько можно? В прошлый раз он нашел себя в каком-то мерзком подземелье, где слезились стены, а пол Шел уступами, где в чанах лежали мертвецы, в обозримом будущем оказывающиеся не такими уж и мертвыми… Теперь же Константин не сразу понял, где находится. Потолочное перекрытие выплыло на него из клочьев сизого тумана, из пущенных поверх слоя этого тумана барашков кружевной пены. Потом Гамов стряхнул остатки сна, неверного, круто заверченного, со множеством калейдоскопически мелькающих лиц и финальной сценой, быстро тающей в памяти: из гигантского тела великана, вращающегося вокруг Луны, один за другим лезут черви, черные, с отлакированными, точеными головами и чужими — человеческими — лицами. Одно из этих лиц, длинное, опасное, с хищной прорезью рта, тем не менее его, Константина. Червь.

Он червь.

Гамов конвульсивно раскинул руки и ноги, с грохотом повалив на пол высокий сосуд с узеньким горлом и гулкими, как колокол, боками. Из него потекла вязкая, красненькая жидкость. Запахло специями. Костя приподнял голову и, обнаружив себя посреди огромного зала, вдруг увидел, что подле него… (Черт побери!!! Или кто в этом мире отвечает за неприятности?!) снова лежит труп.

Нет, уже не тот. Рука, та, что он видел на краю чана там, в подземелье, была белая, с длинными пальцами и явно мужская. А эта? Явно женская. Маленькая, пухлая, смуглая, с толстенькими пальцами, похожими на сардельки. Судорога прихотливо сломала полусогнутые пальцы. Лунки ногтей побелели. Гамов поднял голову чуть повыше и только теперь увидел, что труп не прозябает в одиночестве… Рядом валялись еще около десятка мертвых тел — некоторые без видимых повреждений, иные изуродованы ужасающей силы ударами холодного оружия, рубящими и колющими. Улежавшего в двух шагах от Гамова высокого смуглокожего парня, почти юноши, вот таким рубящим ударом был развален корпус почти до поясницы. Второй был просто-напросто перерублен пополам. Еще одному вчерашнему сотрапезнику Гамова, толстому, с обрюзгшим, красным лицом и складчатой шеей, отсекли обе ноги и размозжили череп так, что верхняя половина головы стала плоской, как площадка, на которой ораторствует Грендам… Не пощадили и женщин. Помимо той, что первой увидел Гамов, были убиты еще две. Одну проткнули насквозь столовым прибором, похожим на небольшой вертел, другая же выглядела словно живая, если не считать двух симметрично расположенных кровоподтеков на шее.

Всего Костя Гамов, окончательно откисший ото сна, насчитал восемь трупов — пять мужских и три женских.

— У них тут в геометрической прогрессии трупы множатся, что ли? — пробормотал он. — Вчера один, сегодня — восемь…

Тут ему пришло в голову, что ход времени сложно оценить, не зная здешних единиц его измерения, и еще — то же касается и всех остальных критериев, которыми он оценивал, промерял свою жизнь в земных декорациях, кажущихся сейчас не более реальными и досягаемыми, чем недавний сон.

Оглядев себя, Гамов выяснил пикантную подробность: он практически голый, если не считать какой-то забрызганной вином и соусом тряпки, которой обвязана поясница.

Соусом ли?

Гамов взглянул на свои руки, перепачканные явно не в соусе. Что-что, а засохшую кровь он мог распознать еще с тех времен, как занимался в юношеской секции бокса и даже имел виды на получение звания KMC. Не вышло… Костя рос пытливым мальчиком, и эти его пытливость и любопытство привели к тому, что, дожив до двадцати девяти лет, он не добился успехов ни в одной области, в которой пытался достичь каких-то высот. Бокс… Университет. Журналистика, компьютеры… Практика на телевидении… Два месяца в СИЗО, куда Гамов попал по удивительному стечению обстоятельств и, разумеется, будучи совершенно невиновным (как, впрочем, любят утверждать даже серийные маньяки и киллеры-многостаночники)… Смена видов деятельности по окончании МГУ. Путешествия, попеременно то веселые, то печальные. Удар ножом в бок, в процессе устранения последствий коего Константин познакомился со своей будущей женой. Она так и осталась в статусе «будущей», потому что за неделю до свадьбы Гамов, как пишется в романах, встретил другую. Эта тоже имела отношение к колото-резаным ранам, как и первая, потому что была заслуженным мастером спорта по фехтованию и входила во второй состав женской сборной России.