Парк прошлого - Ян Бэк Страница 13

Вскоре они уже получали багаж у стойки, система выдачи работала весьма эффективно. Улыбающийся носильщик в фуражке и ярком полосатом жилете выкатил их кофр вслед за ними на тележке, тогда как сами они понесли не такие громоздкие кожаные саквояжи с личными вещами. Они заняли место в очереди в небольшой крытой галерее в дальней части зала прилетов «Парка Прошлого».

было напечатано старинным шрифтом на большом полотнище над лестницей, ведущей к выходу. Когда настал их черед подниматься по искусно отделанным железным ступеням, в очередь к экипажам, носильщик самолично распахнул для них массивные главные двери, выкованные из толстого бронзового листа и украшенные барельефными изображениями дирижаблей. Когда створки приоткрылись, снаружи донесся неожиданный шум. Таинственные, древние, чужеродные звуки: торопливо двигались конные повозки, вдалеке гудели паровозы, пыхтели паровые двигатели, а вблизи что-то кричали люди и шумели запруженные улицы. Их тут же окружили не только звуки и гам, но и крепкие звериные запахи и машинная вонь. Прямо перед ними распростерлась самая настоящая, грязная и шумная городская жизнь.

Носильщик сгрузил кофр на уличный тротуар — влажный, грубый и неровный, по контрасту с безупречным полом в терминале. Калеб впервые почувствовал, насколько же далеко они оказались за время короткого перелета.

— Мы совершили настоящий переход, — заметил его отец.

Пока ждали в очереди, путешественники тренировались друг на друге в применении новых правил вежливости. Приподнимая шляпы, мужчины кланялись своим спутницам, а те приседали в ответных реверансах и от непривычки хихикали. К Люцию и Калебу с грохотом и лязгом подкатил их экипаж. Серый в яблоках конь ткнулся влажной мордой прямо в Калеба. Носильщик принялся загружать кофр и саквояжи; какой-то тип в лохмотьях, болтавшийся возле повозок, тут же сунулся помогать. Носильщик замахнулся кулаком, и оборванец отступил. Люций нервно обернулся на попрошайку, а тот уставился в ответ из-под мешковатого капюшона. Носильщик сам погрузил весь багаж и приподнял шляпу. Люций скромно поблагодарил его одной из мелких монеток, позвякивающих у него в карманах, и забрался в двуколку вместе с Калебом. Все внутренности повозки содрогнулись на рессорах, когда пассажиры устраивались на стеганых сиденьях из конского волоса.

По пути из терминала на квартиру Калеб сделался, по выражению местных жителей «Парка Прошлого», настоящим Зевакой — то есть обалдевшим от впечатлений туристом, зрителем, простодушным разиней. Впрочем, здесь было на что поглазеть.

Для начала, погода. Калеб еще не видывал такой пасмурной мглы; дома все было иначе. В то утро низкие тучи катились по небу, стелилась легкая искусственная дымка, и моросил холодный, мелкий дождь. Все расплывалось и туманилось. Смутно виднелись очертания домов и силуэты людей. Резко пахло углем и горячей копотью, едкой гарью и раскаленным маслом, и работающими паровыми двигателями, и, над всем и поверх всего этого, конским навозом и мочой, да так, что у Калеба от неожиданности запершило в горле.

И не важно, сколько он пересмотрел фотографических изображений старого Лондона и его жителей, это все равно не подготовило его к тому, чтоб испытать Прошлое на себе.

Он внезапно окунулся в живой и красочный мир прошлых лет.

Прежде он видел главным образом монохромные изображения этого места, старые фотографии викторианской или эдвардианской эпохи: снимки, как будто изъеденные табачным дымом; выцветшие, пожелтевшие картины цвета сепии. В «Парк Прошлого» было запрещено провозить современные фотокамеры, и ничто не могло бы подготовить путешественника к здешним краскам и буйной суете. Яркие наряды женщин, украшенные цветочными узорами или из гладких шелков и бархата чистых оттенков лилового, желтого и красного, резко контрастировали со скучными тонами мужской одежды, главным образом строгих черных костюмов, среди которых на местных модниках попадались клетчатые твидовые пиджаки и жилеты с золоченой канителью. Все были в головных уборах. Некоторые дамы носили на голове огромные произведения шляпного искусства, пышно изукрашенные перьями. Мужчины щеголяли в сверкающих цилиндрах или темных фетровых шляпах и хомбургах. Попадались патрульные корпорации «Баксоленд» в красной униформе и лондонские полицейские — копы — в темно-синих мундирах и высоких шлемах.

В то утро, во время своего первого погружения в город, Калеб таращился на все вокруг. Столько всего непонятного! Суета и спешка, постоянный шум и интенсивное дорожное движение. Перестук и цоканье копыт, металлическое позвякивание лошадиной упряжи. Испарения зловонных куч навоза на дорогах, а в канавах — бесконечный ток мочи. Прямо-таки с содроганием чувствуешь, как зарождаются микробы в испражнениях, заполоняют все вокруг, колонии бактерий извиваются и наползают с мостовых на ботинки, с ботинок на одежду, с одежды на плоть…

Калеб рассматривал несметные толпы бедноты, мимо которых в экипажах разъезжали элегантно одетые Зеваки и местные жители. Удивительно, сколько на улицах было шума и грубости, сколько людей, сколько цветов и оттенков кожи, как быстро все двигались и с какой уверенностью лавировали по улицам. Все толкались и пихались так, что «Прошлое» уже казалось довольно опасным местом. А для кого-то и просто жутким. Для худощавого семнадцатилетнего мальчишки из унылого богатого города-сада в воздухе витали явственные ароматы беззакония и приключений. Калебу казалось, что здесь могло бы и готово — или даже должно будет! — случиться все, что угодно.