Шестой моряк - Евгений Филенко Страница 13

На шум из-за угла с мечами наперевес выскакивают Гамибгай Шмыгоносец и Айнави Рукоблудец. Вас, дурней, здесь только и не хватало.

Измещение.

Лиалкенкиг с самым обалдевшим видом следит из своей цитадели, как Хьеперрак внезапно из полного жизни и энергии агрессора превращается в бездыханную куклу, стекленеет глазами и сползает на пол, царапая скрюченными пальцами стену под гобеленом.

— Где? — вопит он в растерянности. — Где он?!

— Кто «он», Плешивец? — в один голос спрашиваем мы с Гамибгаем.

Измещение.

«Ловко, — успевает напоследок одобрить мой тактический ход Лиалкенкиг. — Не ожидал. Даже обидно...»

Крепость рассыпается, словно сложенная из песка. Гарнизон выбрасывает белый флаг, посотенно складывает оружие и строится на площади, чтобы выслушать слово победителя.

— Что с ним? — вопрошает Гамибгай, устремив белые от ужаса глаза на распластавшегося у его ног приятеля.

— Тихо, — шепчу я зловеще. — Ни слова никому. Стой здесь и жди распоряжений.

— Распоряжений... стоять и ждать... будет исполнено.

Большое дело, когда кто-то может принять за тебя решение.

Я склоняюсь над Хьеперраком и не без усилия отдираю тайный знак от его пальцев. Это небольшой узорчатый диск из красного металла, очень похожего на медь, но все же не из меди, на плоской серебряной цепочке. Мне хочется рассмотреть его получше, но откуда-то тянет сквозняк, отчего огонь от светильников пляшет и мигает. И не стоит этого делать в присутствии полуобморочного Шмыгоносца.

Понизив голос для убедительности, повторяю приказ. Стоять и ждать. Он немного приободряется. Я же сворачиваю за ближайший угол и почти бегом спешу в самое светлое место во всем дворце в ночную пору — на королевскую кухню.

Несмотря на пропажу короля, здесь продолжают старательно готовиться к его завтраку и прочим трапезам. Без большого шума и ненужной суеты. Повсюду бьют султаны горячего пара, растекаются облака пряных запахов, плещутся острые бульоны и скворчат обжариваемые мяса. Останавливаюсь, уступая дорогу процессии. Мимо меня по воздуху проплывают телячья туша, кабаний бок, кабарожий окорок, череда ободранных кроликов, стая ощипанных куропаток, а замыкает кортеж голенастая индейка. Пучки сухого чабера, сухой корицы и сухого аниса. Темно-красные бутоны гвоздики и темно-зеленые — каперсов. Красноватые рыльца шафрана, звездчатые соплодия бадьяна и пахучие фиолетовые листья базилика. Плоские витые стручки ванили и клоунские шапки красного, зеленого и синего перца. Резные листья купыря и золотые имбирные корни. Иссиня-черные маслины и нежно-зеленые оливки. Коричневые зерна мгозантокайской горчицы, песочно-желтые коробочки кардамона и сморщенный, как старушечье лицо, миндальный орех. Молотые корневища турмерика и растертые листья розмарина. Великий кухмастер Сунналбирб Осьмиохватец, в черном шелковом халате и высокой черной шапке, похожей на стопку аккуратно уложенных тарелок, в черных перчатках до локтей, распоряжается вполголоса, будучи совершенно уверен, что его услышат в любом конце этого обширного помещения. Сам он в приготовление блюд не вмешивается, зато все продукты и яства непременно пробует на вкус, обоняет и осязает. Оттого, наверное, в двери подсобок и самой кухни он способен протискиваться лишь боком, и то с изрядными трудами. Оттого и прозвище... Он тоже маг, но маг безвредный, к которому можно повернуться спиной без страха схлопотать «водяным кулаком».

— Что ты здесь потерял, злосчастный? — бурлит Сунналбирб, словно котел с супом, завидя мою неуместную в высоких кулинарных сферах персону.

— Не ярись, Осьмиохватец, — отвечаю я с ласкающим душу кухмастера смирением. — Мне всего лишь нужно немного света безлунной ночью.

— Ночи во дворце всегда безлунны, — ворчит он без раздражения. — Надеюсь, ты не затем, чтобы стянуть кусок жареной кабанины со специями?

— Боги покарали бы меня за такое святотатство, — отвечаю я, старательно соблюдая серьезный вид.

— Хорошо, — благосклонно роняет Осьмиохватец. — Будь здесь.

И уплывает в пахучие недра своего царства, словно сказочный зверь-кит в океанские пучины.

Я глотаю слюнки — эти оковы тела, будь они неладны! — и при спокойном свете самых ярких светильников подношу металлический диск поближе к глазам. Узор настолько мелкий, что кажется, будто диск просто посечен царапинками. Какие-то пляшущие фигурки, вздыбленные звери, странные цветы... Да ведь это надпись на исканкеданском! Вино они нам шлют, значит... а взамен умыкают нашего короля. Впрочем, это ничего не значит. Так уж устроен мир, что самые поразительные события, а тем более предметы, на деле могут не значить вовсе ничего... Это магический медальон, или на чародейском жаргоне — магильон. От него исходит неощутимая для простого смертного или даже для заурядного рыночного колдуна магическая эманация. Он вполне мог быть изготовлен в Исканкедане — что там, колдунов разве не хватает? А после кем-то из здешних куплен, выигран или обретен любым иным образом. Заманчиво двинуться по исканкеданскому следу, но не уведет ли он меня в тупик? Времени у меня достаточно, но ведь и не в избытке...

Однако же магильон — не та вещица, с которой расстаются легко. Если верить Лиалкенкигу, некоторые магоемкие заклинания без него попросту невозможны. Магильон был передан Агнирсатьюкхергу определенно с какой-то пока неясной целью. Например, убедить Змееглавца в серьезности намерений. Или обозначить высокую степень доверительности отношений между заказчиком и исполнителем. Или...

О, люди, кто же породил вас на свет? Наверное, крокодилы. Отчего вы решили употребить мою силу и мои знания столь неразумным образом?! Отчего вы решили колоть орехи при помощи горного камнепада? Ведь он неминуемо погребет и вас вместе с вашими нелепыми орехами. Не проще ли было напрячь свои скудные мозги и докопаться до истины обычными способами — ходом умозаключений, рядовым дознанием... да теми же пытками?

«Да уж пробовали, — подает голос безмолвствовавший до этой минуты Лиалкенкиг Плешивец. — Ведь три дня, как король наш Свирепец сгинул бесследно. Вот все дни и дознавались. Мы трое очень этого опасались. Думали, что начнут железом жечь, члены выкручивать, а то и чего похуже... в душу лезть да наизнанку выворачивать. Ожоги могут зажить, руки-ноги можно на место вправить, а душа — материя тонкая, лопнет — никакой дратвой не сошьешь. Однако же обошлось. Когбосхектар, глупая скотина, вздохнул с облегчением да и забыл. Что там думал Агнирсатьюкхерг — никому не ведомо, небось, прикидывал, во сколько комнат ему обломится дворец в Хумтаве... А я немало благодушию синклита дивился. И уж после, задним числом, подумал, что кому-то из жрецов вовсе не улыбалось, чтобы один из нас троих заговорил. Не Когбосхектар — этот вовсе ничего не ведал, и мог подолгу растыкать только о своей детородной мощи. Что он тебе наплел там о своем прозвище? Мол, такое, что вслух не произнести? Ага, щас... Не я — я знал лишь, что мне надлежит в нужный момент отвести глаза караулу, и самому смотреть в другую сторону и думать о постороннем. За что мне было обещано... да ты уже, верно, знаешь, что мне было обещано. Кому-то из синклита хотелось, чтобы не проговорился Агнирсатьюкхерг. Чтобы ни единым словом не обмолвился о магильоне. Ибо магильон — торная дорога к его прежнему хозяину. Любой архимаг прочтет его имя, как если бы оно было намалевано там пурпурной краской. И как бы даже этот хозяин не заседал в синклите... Поэтому с нами обошлись столь ошеломляюще мягко. А железом жгли и члены из суставов выкручивали другим, мимохожим, которые ни о чем и знать не знали, и так и остались в неведении до самой смерти. Висят теперь вниз башками вдоль западной стены, как фальшивые амулеты в лавке рыночного чернокнижника... Тут-то Свиафсартон и решил, что времени осталось всего ничего, скоро праздник Веселого Бога, и если Свирепец не появится на людях, люди сильно тому удивятся, а потом огорчатся, а потом начнут требовать всякую херню... и нужно любой ценой возвращать правителя во дворец». — «Я и есть любая цена?» — «Вот именно». — «И, наверное, Свиафсартон наивно тешил себя надеждой, что я возникну из мрака и без промедления укажу ему, где таится Итигальтутеанер Свирепец?» — «Скорее, он рассчитывал, что ты не возникнешь вовсе».