Где-то во времени - Ричард Матесон Страница 13

Слушаю вновь и вновь то, что говорил прошлой ночью. Слушаю в холодном свете наступающего дня.

Должно быть, я был не в себе.

* * *

Одиннадцать часов сорок шесть минут. Официант только что принес мне континентальный завтрак: кофе, апельсиновый сок, булочку с черникой, масло и джем. И вот я сижу с тяжелой головой, ем и пью, словно я нормальный, а не псих.

Странно то, что сейчас, когда прошла сильная боль и я сижу за письменным столом, глядя на освещенную неярким солнцем узкую полоску пляжа и голубые океанские волны, набегающие белой пеной на серый песок, сейчас, когда можно ожидать, что это наваждение рассеется при свете дня, оно почему-то сохраняется – почему, не знаю.

Хочу еще раз подчеркнуть, что в том самом холодном свете дня все несбыточные мечты рассеиваются. Вернуться назад во времени? Ты совсем свихнулся? И все же меня поддерживает какое-то необъяснимое убеждение. Не могу уразуметь, как вообще такая мысль может иметь смысл, но для меня она полна смысла.

Основания для моей растущей уверенности? Весьма зыбкие. И все же этот момент становится более значительным каждый раз, как я о нем думаю: то, что она смотрела на меня так, словно знала раньше, и что в ту самую ночь она умерла от сердечного приступа.

Неожиданная мысль.

Почему она со мной не заговорила?

Не будь смешным. Как бы она это сделала? В свои восемьдесят с лишним лет заговорить с двадцатилетним мальчиком о любви, которая могла быть между ними пятьдесят семь лет назад?

Будь я на ее месте, сделал бы то же самое – промолчал, а потом умер бы.

Другая мысль.

Мысль, к которой привыкнуть еще труднее.

Если я действительно все это совершил, то не будет ли милосерднее не возвращаться? Тогда ее жизнь спокойно продолжалась бы. Она могла бы и не достичь высот в драматическом искусстве, но, по крайней мере…

Я поневоле рассмеялся.

Вот я тут сижу и ничтоже сумняшеся рассуждаю о том, как изменить историю.

И вот еще мысль.

Мысли приходят ко мне одна за другой.

Я прочитал эти книги. Многие из них были напечатаны несколько десятилетий, даже целое поколение назад.

То, что случилось с ней, уже случилось.

Поэтому у меня нет выбора.

Я должен вернуться назад.

И снова я не удержался от смеха. Произнося эти слова, я смеюсь. Но это не так уж смешно – так обычно смеются над глупостью.

Так, решено, давайте детально рассмотрим эту проблему.

Не важно, чего я хочу, что чувствую или на что считаю себя способным – мой разум и мое тело, каждая моя клеточка знает, что сейчас 1971 год.

Как мне освободиться от этих ограничений?

Не пытайся смутить меня фактами, Кольер. По крайней мере, не такими фактами, которые доказывают невозможность всего этого. Чем мне следует забивать себе голову, так это фактами, доказывающими, что подобное возможно.

Но где мне найти такие факты?

* * *

Еще одна краткая поездка в Сан-Диего. На этот раз никаких особых ощущений не возникло. Должно быть, сказалось воздействие отеля – прикрываюсь им, как доспехами.

Снова поехал в магазин Уоренброка. Сразу же повезло. Дж. Б. Пристли собрал материал и написал огромную книгу по теме «Человек и время». Ожидаю многое почерпнуть из нее.

Купил также бутылку красного бордо. И рамку для фотографии. Прелестная вещица. Похоже на состаренное золото с овальным вырезом в паспарту. Я называю это паспарту, но, похоже, оно тоже сделано из золота, с изящными завитками, обрамляющими ее голову наподобие золотой виноградной лозы. Теперь Элиза выглядит подобающим образом. Не запрессована в книгу, словно принадлежит истории. Ее лицо в рамке на прикроватной тумбочке.

Живая. Моя живая любовь.

Единственное, что все еще меня беспокоит, – это мысль о том, что именно я буду виновником этого трагического взгляда на ее лице.

Не стану сейчас об этом думать: еще успею. Приму душ, потом усядусь на постели, и в голове у меня будет звучать ее любимая музыка, а в горло потечет ее любимое вино. Тогда я и начну постигать время, которое собираюсь перехитрить.

И все это здесь. В этой гостинице. Именно в этом месте, как раз в тот момент, когда я произношу эти слова, дышит и движется Элиза Маккенна, отделенная от меня расстоянием в семьдесят пять лет.

* * *

(Ричард провел много времени за переписыванием и анализом книги Пристли. Таким образом, именно эту часть его рукописи я подверг наибольшим сокращениям, поскольку эта тема сильно замедляла его повествование, хотя и представлялась ему захватывающей.)

* * *

Первая глава посвящена устройствам измерения времени. Не понимаю, каким образом это могло бы мне пригодиться, но все-таки собираюсь изучить материал, делая записи, как привык в колледже.

Вот так надо этим заниматься. Прохожу курс изучения времени.

Глава вторая: «Символы и метафизика времени».

Движущаяся вода, пишет Пристли, всегда являлась для человека излюбленным символом времени. «Время, как неудержимый поток, уносит прочь всех своих детей».

Умом понимаешь неточность этого сравнения, ибо у потока есть берега. Поэтому мы вынуждены рассматривать то, что стоит неподвижно, пока течет время. И где мы находимся? На берегах или в воде?

* * *

Глава третья: «Время в понимании ученых».

«Время не существует отдельно от порядка вещей, посредством которого мы его измеряем». Так сказал Эйнштейн.

В этом «загадочном царстве», как называет его Пристли, нет такого места, где можно было бы найти окончательную формулировку пространства и времени.

Густав Штромберг [29]утверждает, что существует пятимерная вселенная, содержащая в себе четырехмерный пространственно-временной мир физики. Он называет ее «областью вечности», лежащей за пределами пространства и времени в их физическом смысле. В этой области настоящее, прошлое и будущее лишены смысла.

Есть только единство существования.

* * *

Глава четвертая: «Время в литературе и театре».

Допустим, человек родился в 1900 году, пишет Пристли. Если 1890 год еще где-то существует, значит, человек может туда попасть. Но он сможет сделать это только в качестве наблюдателя, поскольку 1890-й в совокупности с его физическим присутствием не будет уже оставаться тем 1890-м, каким он был.

Если бы он захотел не просто понаблюдать за 1890 годом со стороны, а почувствовать этот год как живой участник событий, то ему пришлось бы воспользоваться вневременной частью своего сознания, чтобы проникнуть в сознание какого-либо человека, живущего в 1890-м.