Шестое действие - Наталья Резанова Страница 13

Затем внимание зевак снова переключилось.

– Горелый идет! – крикнули от ворот.

Горелый Ян также был главарем банды и соперником Лихого. Народу под ним ходило меньше, но были они по молодости лет наглее. Несомненно, Ян решил, что у него прав на наследство Мозера не меньше, чем у Лео.

Публика во дворе загомонила, предвидя новое зрелище.

В дверях показался Лео Лихой самолично – невысокий коренастый здоровяк лет под сорок, в плисовых штанах, сафьяновых сапогах и коротком камзоле с плотной вышивкой и лишь с одним недостатком – не сходился на животе, ибо снят был с господина, обладавшего более субтильным сложением. За поясом у него, в лучших традициях Старой Гавани, красовалось два ножа.

– Это кто же так оборзел, что похоронить доброго человека мешает? – ласково осведомился он.

– Горелый, Лео! – нестройно прозвучало с разных сторон.

– Тогда могилу придется братскую копать… А вы, шавки, цыть отсюда, если жизнь дорога!

Часть почтеннейшей публики поперла назад, к калитке. Действительно, может такое начаться – зашибут и не заметят. Другие отступили, но ограничились тем, что поприжались к стенам или полезли на забор. Схватка двух банд – такое не каждый день увидишь. Удерешь – шкуру сохранишь, зато сколько же упустишь случаев похвастаться! Вероятно, кто-то из этой шушеры надеялся при общей заварухе пробраться в дом и урвать-таки от богатств старины Тоби… Что характерно, никто не опасался, что к месту событий может подоспеть и городская стража. А напрасно, подумал Мерсер. Слухи о смерти посредника наверняка уже просочились за пределы квартала. Сейчас светло, и улица не так далеко от Новой Гавани, чтоб жадность служителей правопорядка не пересилила страх…

Люси-прислуга за все наконец отрыдала свое, поднялась с земли, отряхивая юбку, и стала сгребать обратно в корзину валявшиеся вперемешку булки, круги сыра и стираные подштанники. Обнаружила рядом с собой только что зависавшего над трупом старого пьянчугу и, разразившись бранью, замахнулась кулаком. Удивительно, как грозны становятся люди жалкие, когда появляются еще более жалкие существа…

Нищий шарахнулся, проскочив едва ли не в дюйме от Мерсера, шмыгнул в калитку и погреб себе прочь от дома. Мерсер задумался, уходить ли ему или стоит понаблюдать за дальнейшим развитием событий…

И вдруг понял, что это его совершенно не интересует.

Нечто странное почудилось ему в нищем пьянице. Что именно, Мерсер еще не понимал. Если бы тот не прошел мимо дважды, и вовсе бы внимания не обратил. А времени на размышления не оставалось. Во двор уже вваливалась банда Горелого – белобрысого губастого малого со следами жестоких ожогов на физиономии.

Перспектива принимать участие в чужой потасовке Мерсеру вовсе не грела душу. Может, при иных обстоятельствах он бы и поразмялся, но теперь его больше волновала личность отвратительного нищего. Уйти далеко тот вряд ли успел… но выход уже перекрыт… Ладно, коли не дают уйти через дверь, он способен махнуть через забор.

Так Мерсер и поступил. Прыгнул вниз, сбив с ног какого-то бедолагу, а когда тот попытался выразить возмущение подобной бестактностью, достав из-за пазухи заточку, успокоил его ударом по черепу. И только после этого оглянулся.

Подзадержавшиеся ребята Горелого еще чесали по улице, спеша поспеть к общему веселью. А чертов нищеброд пер им навстречу, не озаботившись отойти в сторону. Он настолько явно ничего не соображал, что бандиты не стали учить его уму-разуму. Тем паче что старик, как бы его ни шатало, умудрился ни на кого не налететь.

Вот именно. Он еле держится на ногах от пьянства и старости; он прет, наплевав на все препятствия, словно совсем их не видит, – и при том не столкнулся ни с кем и ни с чем. Конечно, люди от такого сокровища из помойки сами шарахаются – но не стены и столбы…

Мерсер, держась теневой стороны, двинулся за стариком, следя за его движениями и пытаясь вспомнить, что смутило его там, во дворе. Шум, доносившийся от дома (бандиты начали ритуальную перебранку), он воспринимал отстраненно. Он все еще не мог понять, что его смущает. Нищий омерзителен, но не подозрителен. Что за черт! Старик был совсем рядом, Мерсер хорошо его рассмотрел и мог бы поклясться: эти морщины, болячки и язвы самые настоящие, и такие гнусные лохмотья не сделать при помощи портновских ножниц и краски…

Вот именно. У всего здешнего сброда было общее свойство: он вонял. Застарелым и свежим потом, мочой, табаком и прочим. А старик и вовсе должен был смердеть, как выгребная яма. Но когда он проскочил в непосредственной близости от Мерсера, тот ничего не почуял. Пройди он чуть подальше – не возникло бы и тени подозрения. А так…

Напрасно все же людей, подобных Мерсеру, именуют ищейками. Ищейки преследуют добычу по запаху. А по отсутствию оного?

Но, пожалуй, он и не заподозрил бы, если бы не знал о мороке. И применить его вот так, в толпе, средь бела дня… впрочем, а для чего еще оно нужно, это умение?

А если все-таки Мерсер ошибся? Например, у него нос заложило? Что ж, для того он и идет за «стариком», чтобы проверить.

Нищий доковылял до перекрестка и свернул за угол. Мерсер последовал за ним. Многое зависело от того, куда нищий двинется дальше. Ведь сначала он шел в глубь Старой Гавани, в сторону Коптильни. Однако, покинув улицу Углежогов, он резко повернул в противоположном направлении, на Плотницкую (полностью она называлась улица Корабельных Плотников, но это мало кого заботило). Это было удачно, потому что Мерсер пару раз здесь проходил. И знал, что в конце улицы есть два-три дома с проходными дворами, выводившими на широкую и людную Соляную. А это уже никакая не гавань – не Старая и не Новая. И оттуда с подобной рожей стражники сразу попрут – их там немало…

Из проходных дворов старик выбрал самый неприглядный, и нетрудно догадаться почему. И дом, и двор пребывали в самом запущенном виде – вероятно, здесь сейчас никто не жил.

Неужели это и есть убежище Анкрен? Почему-то Мерсер в этом сомневался. Но он не вошел во двор вслед за нищим. Понимал: в этом случае незамеченным он не останется.

Нищий двигался медленно – волей или неволей, а Мерсера в скорости никто не ограничивал. Поэтому он бегом пересек соседний двор нежилого дома и прислонился к ограде, укрывшись за створкой ворот.

Возможно, он ошибся – но ошибки на то и совершают, чтобы их исправлять.

Неторопливой степенной походкой мимо него прошла высокая женщина в саржевом платье, сером в крапинку. На голове у нее была косынка, а поверх – широкополая мужская шляпа. Такой головной убор в Свантере носили женщины из торгового и ремесленного сословия, а также жены моряков. Мерсер успел рассмотреть нос с горбинкой, сжатые губы и выбившуюся из-под косынки светлую, почти белую прядь. На всякий случай он пропустил ее вперед и заглянул туда, откуда она вышла. Двор нежилого дома был совершенно пуст.

За женщиной он проследил до Крестовоздвиженской площади. За церковью Св. Николая там высился мрачноватый двухэтажный дом под островерхой черепичной крышей. Дверь была мощная, обитая железом, и на ней колоколец. Женщина позвонила. Ей открыла опрятная суровая старуха. Они поздоровались, и та, за кем следил Мерсер, вошла. После чего дверь со скрипом замкнулась.