Змея - Бекс Хоган Страница 13

Должно быть, идет дождь. Не проходит и нескольких минут спуска, как я вымокаю насквозь, сорочка облепляет тело, пальцы, цепляющиеся за скользкие поверхности камней, леденеют.

Я втыкаю кинжал в узкие щели, и это дает мне пусть ненадежную, но опору, но щелей мало, и я двигаюсь медленно. Однако другого пути, кроме как вниз, у меня нет, так что я продолжаю начатое, понимая, что пройдет совсем немного времени, и на мои поиски бросится все королевство.

При этом я не могу отделаться от ощущения, что выбрала неверный путь. Я бросаю Торина. Спасая собственную шею, оставляю его на сомнительную милость отца. Я клянусь, что, если мы оба выживем, я вернусь за ним, но эта клятва никак не успокаивает мою совесть.

Ветер дует снизу, и я серьезно жалею о том, что не прихватила накидку стража и не забрала его меч. Промерзшая до костей, я дрожу и трясусь, пытаясь не выпустить кинжал и смаргивая слепящие капли дождя.

Все происходит в одно мгновение. Нога соскальзывает, кинжал не успевает войти достаточно глубоко, чтобы удержать резкую прибавку в весе, и я соскальзываю, падаю, падаю быстро, так быстро, что у меня перехватывает дыхание. Я отчаянно пытаюсь за что-нибудь ухватиться, но дождь превратил поверхность камней в гладкое стекло, а скорость скольжения мешает контролировать падение. Я почти не ощущаю боли, пронизывающей меня. Кожа рвется, кости бьются о каменную поверхность. Могу думать лишь о том, как спастись. Я часто-часто ударяю лезвием о камень, отчаянно надеясь попасть в какой-нибудь зазор, но поверхность скалы слишком тверда, слишком неуступчива.

Когда кинжал в конце концов застревает в щели и резко останавливает мое падение, от неожиданности я чуть не выпускаю его, и рывок снова выдергивает сустав в моем недавно вывихнутом плече. И вот я вишу, вцепившись в рукоятку одной рукой, которую пронизывает болью, и болтая ногами. Поначалу я слишком испугана, чтобы что-то предпринять, но потом смотрю вниз, и меня снова охватывает паника. Пролетела я немало, однако подо мной по-прежнему огромный провал. Я пытаюсь подтянуться, в надежде закрепиться как-нибудь, но прозябание в камере не прошло даром, и мои силы уже не те, что раньше.

Что делать?

Полностью истощенная, не зная, сколько еще смогу продержаться, я прижимаюсь телом к камню и на мгновение замираю, ощущая под щекой холодную поверхность. Несмотря ни на что, даже на опаснейшее положение, в котором оказалась, я закрываю глаза. Как же я соскучилась по воле, по аромату воздуха! Я делаю медленные вдохи и выдохи, позволяя природе успокаивать мою душу, пока страх не начинает отступать.

Сквозь завывания бури я различаю негромкий шум. Легкое жужжание, исходящее прямо от горы. Я напрягаю слух, поскольку звук этот теплый и знакомый, как будто меня зовет друг. Так много времени прошло, что я не сразу узнаю то, что слышу, – робкий шепот волшебства.

Упиваясь жужжащим теплом горы, которое питает меня лучше любой пищи, я наконец понимаю ту неудовлетворенность, которая росла во мне с тех самых пор, как я покинула Запад. Отрицание той части себя, что тянулась к волшебству, создало во мне пустоту. Пустоту холодную и темную, которая ширилась с каждым днем. До сих пор я этого не замечала. Теперь это пространство заполняется и вызывает приток чистой радости даже в столь отчаянных обстоятельствах.

Волшебство почти полностью покинуло Восток, и позабытые остатки сохранились лишь в самых глубоких и темных уголках, но сейчас я каким-то непостижимым образом вытягиваю эти остатки из камня. Беда в том, что у меня нет знаний, чтобы совладать с ними или как-нибудь использовать. Эстер подсказала бы, что делать. А я могу только их чувствовать.

Или не только?

В последний раз я пыталась призвать волшебство в западных водах, и тогда отчаяние и жажда мести помогли мне пробудить из спячки морских хищников. Сейчас моя жизнь снова в опасности, и, если я ничего не предприму, с горы мне живой не спуститься.

– Вейтья!

Мои губы касаются камня, когда я выдыхаю древнее слово в ухо горы. Не знаю, вспомнит ли она этот, давно мертвый язык. Я-то почти ничего не помню из тех слов, которые почерпнула давным-давно из пыльных томов в темной библиотеке Шестого острова. Но это застряло у меня в памяти. Спаси. А поскольку этот архаический язык принадлежал волшебникам, я надеюсь, что мне повезет и он сработает.

Ничего не происходит. Дождь струится по моему лицу, облепляет волосами кожу и напоминает о том, что, если я не упаду с горы, то совершенно точно околею до смерти.

– Вейтья!

На сей раз я не просто шепчу, я произношу слово всеми фибрами моего естества, каждой клеточкой тела, приникшего к горе, стараясь, чтобы камень услышал призыв, исходящий из самого моего нутра.

И я слышу его ответ.

Жужжание делается громче, это уже рев, проходящий сквозь гранит, проникающий в пальцы и вибрирующий в костях. Мы с горой становимся одним целым. Она ждет моего приказа. Восторг от ощущения этой магической связи заставляет меня забыть об опасности, в которой я оказалась, – ну, почти, – и я осторожно глажу поверхность утеса ногой.

Сразу же подворачивается опора. Потом еще одна. Куда бы я ни потянулась рукой или ногой, скала как будто меняется, давая мне достаточно пространства, чтобы ухватиться, и снова меняясь по мере моего продвижения. Теперь я в состоянии двигаться быстро, соскальзывая так же легко, как дождевая капля по стеклу. Луна прикрыта тучами, так что под покровом темноты я в полной безопасности добираюсь до подножья ущелья. Я не даю себе ни секунды на удивление тем, что происходит, пока снова не становлюсь ногами на твердую почву, что сопровождается громким смехом облегчения и изумления. Я прислоняюсь к огромному каменному лицу, широко раскидываю руки и обнимаю его.

– Спасибо тебе.

Я не знаю древних слов благодарности, но надеюсь на то, что хотя бы чувство будет понято.

Связь слабеет, волшебство тает, и я с болью ощущаю возвращающееся одиночество. Несколько коротких, напряженных мгновений я чувствовала себя странным образом полной, словно частицей чего-то невероятно могучего. Я поверить не могу в то, что это случилось. Скала сдвинулась. Ради меня. По моей просьбе.

Я уже испытывала сильное влечение к волшебству прежде, но никогда так, как сейчас, когда оно не было окрашено страхом и злобой. Я бегу по дну ущелья, благодарная прикрывающей меня тени, и думаю, не ошиблась ли я, повернувшись к волшебству спиной. Если учесть, что я спасаюсь бегством, лишенная титула и как никогда далекая от восстановления мира, решение сделаться Гадюкой уже не кажется однозначно верным.