Двойники - Ярослав Веров Страница 13

Пимский часто вспоминал двадцатое столетие. И все эти машины, механизмы, книги и моды не казались ему чем-то диковинным. Эти образы приходили к нему из памяти Григория Цареграда. Да вот беда — помнил всё это Пимский только будучи сильно пьяным, а протрезвев, напрочь забывал. И снов, какие снились тому же Григорию, не видел и о существовании двойника не подозревал.

— Что-то припоминаю, — признал приват-доцент. — Постойте. «Символист и Луна» — не ваша ли вещь?

— Моя, — усмехнулся гость. — Поесть найдется? Замерз как бобик.

— Я отпустил Пелагею. Могу налить. — Пимский приподнял бутыль за горлышко.

— Этого не употребляю. Чай есть?

— Есть, но меня, понимаешь, ноги не держат.

— Я сам разберусь.

Гость вышел на кухню. «Ну сам так сам», — подумал Пимский и употребил еще стопку. А потом еще одну.

Вскоре Символист вернулся с подносом, уставленным провизией. Похоже было, что он основательно выпотрошил запасы Пимского. Тут были и большой земляной орех, произрастающий на востоке, в Поднебесной империи, и миндаль в сахаре, и конфеты, и любимые ванильные пирожные Пимского. Символист Василий водрузил всё это на ломберный столик, прямо поверх рукописей, снова вышел и вернулся с самоваром и большой литровой бутылкой кваса.

Снова расположился в кресле, не спеша налил себе чаю, — хозяину не предложил, — кинул в рот пригоршню миндаля и, прожевав, сказал:

— А скажи мне, Пимский, откуда ты так хорошо знаешь будущее? Что интересно — только двадцатый век.

— Откуда мне знать? — хмуро ответил тот.

— Ну как же. Повесть «Символист и Луна» написана в двадцатом веке. И написана мною. Так-то. Признайся, ты знаешь, что такое «самолет» или, скажем, «танк», а? Ну шевели мозгами!

— Знаю, — подтвердил Пимский. — Слова знакомые, и как выглядят знаю. Да что вы…

Символист поморщился:

— Пимский, давай на «ты». Скажи, что ты по этому поводу думаешь?

— На ты, так на ты.

— Да нет же, я о твоем знании двадцатого века.

— Шут его знает. Делириум.

— Да нет, Пимский, не горячка у тебя. Пимский, ты почему не помнишь? Ты врешь, ты всё помнишь! Ты не можешь не помнить, ты ведь так устроен, чтобы помнить всё! Ты же знаешь, кто тебя таким устроил!

— Грехи мои тяжкие, — медленно и вдумчиво произнес Пимский. И протянул руку за бутылью.

— Хватит пить. — Символист поднялся и бесцеремонно отобрал бутыль. — У нас серьезный разговор. Я долго тебя искал. Ты думаешь, я забыл наши прошлые встречи? Где твои громы, где молнии? Ты решил играть со мной? Играть в пьянчугу?

Пимский всей пятерней сдавил лицо. Хмель куда-то улетучился, Пим уже не был тем приват-доцентом, чудаковатым историком, точнее, был не только им, но и кем-то еще. Тем, кто на самом деле когда-то, в иных мирах встречался с этим существом, которое нынче сидело перед ним и разрезало земляной орех. Но Символист удивлялся не зря, Пимский на самом деле ничего этого не помнил, словно кто-то запер на ключ его глубинные воспоминания.

Василий блеснул моноклем, бегло глянув в глаза Пимскому, — не вспомнил ли тот. Пимский смотрел на Символиста жестко и враждебно. Но и только. Откуда-то он знал, что Символист — враг, смертельный и беспощадный. Но не понимал истоков и смысла этой вражды.

Символист очистил орех, отрезал дольку и съел. Запил квасом. Поставил чашку на стол и, вдруг изменившись в лице, вскочил и закричал:

— Забыл, как топил меня в Меконге?! Забыл, как замуровал меня в пирамиде?! Забыл, кто тебя предал в руки жрецов «Щита»? А как рвали тебя на куски голодные львы?! Неужели ты и это забыл?!

Вспышка Символиста закончилась так же внезапно, как и началась. Он вернулся в свое кресло и взял ванильное пирожное.

Пимский понимал, что всё, о чем говорил гость, было. Но не вспоминалось ничего.

А Василий пытался напомнить об их встречах в иных мирах. Была история с рекой, которую сейчас Символист назвал Меконгом. На самом деле река называлась Змеей, и текла в ней не вода, а жидкий метан. И на людей оба они нимало не походили. А уж о сути конфликта и вовсе рассказать тяжело. Пирамида была в аналоге древней Мексики. Символист узурпировал трон, а Пимский, которого, как, впрочем, и Василия, звали совсем не так, был в той стране оракулом и предрек гибель народа, если узурпатор не принесет себя в жертву. Из-за предсказания вспыхнул мятеж военачальников. Символист был принесен в жертву, положен в яму, сверху придавлен базальтовой плитой. И над этим местом воздвигли пирамиду.

Со жрецами «Щита» история вышла более содержательной. Оба, и Пим и Василий, были жрецами. Государство напоминало Древний Египет Нового царства. Символист был одним из вдохновителей тайного культа Щита. Эта секта существовала внутри египетского жречества, и целью их было не допустить второго Эхнатона с его «мерзким культом Единого Солнца». Защищали они отнюдь не пантеон египетских богов, а нечто другое. Щитоносцы тайно поклонялись Хозяину Ночи. Который, по их представлениям, должен был вот-вот воцариться в мире богов, сделав их своими рабами. А для этого следовало нести стражу, дабы боги не ведали о скором пришествии Хозяина и ничем не могли ему помешать. Помешать могло воцарение культа Единого Солнца, бога, который изначально был великим воителем с силами хаоса и мрака, мистических ипостасей Хозяина Ночи.

Съев пирожное, Символист вновь заговорил, на этот раз негромко.

Он несколько успокоился. Когда зашел к Пимскому и увидел, что тот пьян, решил покуражиться. Ему было смешно оттого, что Пимский его не узнает и пропускает уколы. Но потом стало не до смеха. Сообразил, что Пимский его не узнает вовсе не из-за Бахуса, и не прикидывается. С такой петрушкой Символист столкнулся впервые. Во все их прошлые встречи, в иных мирах, узнавание происходило мгновенно, да иначе и быть-то не могло. Как два полюса магнита чуют друг друга, так и эти два заклятых врага, воюющие чуть ли не самое Вечность, узнавали о присутствии противника в этом мире на любом расстоянии.

А на сей раз, мало того что Символисту пришлось изрядно потрудиться, разыскивая Пимского, так этот самый Пимский и в самом деле ничего не помнил. Символисту подумалось, что это неспроста, что сила, которая стоит за Пимским, устроила ему неожиданную ловушку. А ведь и Символист в этот раз, в этот мир пришел не с голыми руками. Имелось у него тайное оружие. Если бы только Пимский помнил — ничто бы тогда не спасло ни его, ни его друзей-соратников.

И Символист сорвался, потерял самообладание. Но поняв, что и это всё ни к чему, — ни к чему не вело даже убийство Пимского, — Символист решил действовать иначе. Имелся у него и другой план, более изощренный. Если крепость нельзя взять приступом, в силу невидимости ее стен и защитников, так возьмем подкупом. Авось, кто-то и покажется, выйдет из невидимых ворот.

Итак, Символист заговорил негромко.

— Слушай, Пимский, внимательно меня слушай. Вы всегда проигрывали. Всегда. Никогда и нигде вы не могли избавиться от нас. А наша власть только росла. В чем была наша власть? В том, чтобы не было вашей абсолютной власти. Но теперь всё меняется. Теперь наша власть — чтобы вас не было совсем. Вы обречены. Это предсказано издревле во всех мирах. И ваш хозяин прекрасно осведомлен. Он жертвует вами. Для него ничто были страдания ваши и множества существ, ради которых вы якобы стараетесь. Вы думаете — вы бессмертны? Вы думаете — вы непобедимы? Не-ет! — Символист Василий помахал пальцем перед носом Пимского. — Вы исчезнете из всех миров! Все и бесследно. Ты понял, бесследно! Если не думаешь о себе, хоть о других подумай. Ты всё равно вспомнишь, рано или поздно. И тогда твоих друзей в других мирах ничто не спасет. Их ждет небытие. Я мог бы сейчас говорить это твоему двойнику, как его, кстати, зовут?.. — Символист сделал паузу, внимательно глядя на Пимского.