Белый дирижабль на теплом море - Рина Лесникова Страница 13

– Ты испугалась? – спросил дядя Николай и сделал шаг. – Тебе не стоит меня бояться, – сказал он после того, как Николь неосознанно отшатнулась, – поверь, я не желаю тебе зла. Если хочешь, давай поговорим. Просто поговорим. О чем хочешь! О тебе, о твоей маме и ребятишках. О твоем отце…

– О моем отце? Вы что-то знаете о нем? Что вы можете знать о папе?!

– Ну вот, – гражданин Зонгер осторожно, словно боясь спугнуть, подошел к девушке и, мягко взяв ее за руку, провел в освещенную комнату, – у нас уже есть тема для разговора. Пройдем в гостиную?

Стоять в дверях было глупо, и Николь зашла в комнату со странным названием «гостиная». А ведь и правда, можно подумать, что это помещение предназначено для приема гостей. Здесь не было плиты и столов, как на кухне, не было и кроватей, как в спальнях. Только странная открытая печь с аккуратно сложенными в ней дровами, большой диван, обитый мягкой серебристой материей и два таких же уютных даже на вид кресла. На низеньком столике, изготовленном из странного, как будто красного, но на самом деле не крашеного дерева, лежали несколько ярких красивых журналов. Девчонки в училище иногда доставали такие, но старые и затертые почти до дыр, а на этих Николь заметила совсем свежую дату. При других обстоятельствах она обязательно кинулась бы их рассматривать, но не сейчас. Еще у стены стоял массивный шкаф. Большую его часть занимали книги – собрание сочинений Великого Либерова и других классиков Республики. Одна из стен, видимо та, в которой находилось окно, была полностью затянута плотными блестящими фиолетовыми шторами с выбитым на них серебряным рисунком.

Николь даже не подозревала, что может существовать такая красота. Разве что в сказках о древних принцессах. Но когда это было? Тогда так могли жить только узурпаторы и угнетатели. Теперь же все равны. Но если все равны, то откуда?.. Ой, кажется, ее мысли понеслись совсем не туда. Но может, так и должно быть в доме для подобных встреч? Хотя подруги ничего не рассказывали про такую роскошь. Но берутся же откуда-то журналы?

– Что, растерялась? – дядя Николай отвлек Николь от размышлений.

– Да, – призналась она, – здесь так красиво, что даже боязно.

– А вот бояться здесь некого. Ведь здесь только я и ты. И мы пришли поговорить.

Гражданин Зонгер уже увереннее взял свою гостью за руку, подвел к диванчику и усадил на него. Сиденье оказалось таким упругим, что захотелось попрыгать, и пока мужчина доставал что-то из закрытого ранее шкафчика, Николь так и сделала, правда, быстро приняла серьезный вид, когда хозяин этого великолепия опять повернулся. В его руках была странная, ранее никогда не виданная бутылка темного стекла и два очень красивых фужера на тонких ножках.

– Выпьем и поговорим, – сообщил он, вытаскивая из бутылки пробку и разливая тягучую рубиновую жидкость по бокалам, – ты как, не против?

– О папе?

– Да, о твоем папе, – печально вздохнул дядя Николай и протянул один из фужеров гостье. – Ну, за папу до дна, – предложил он и, приподняв свой напиток, выпил.

Николь знала такой обычай – пить алкоголь в память о погибших. Значит, Зонгер уверен, что папы нет в живых. И она последовала его примеру. Вино было и похоже, и не похоже на соки, которые приходилось пить ранее. Однозначно, оно было вкуснее. Терпкое, насыщенное, в меру сладкое и немного дерзкое, что ли. Дядя Николай развернул блестящую шоколадную обертку и, отломив кусочек, поднес его к губам гостьи. В голове приятно зашумело. И чего она боялась? Ведь это же папа Вали и Рэис! Он не сделает ничего плохого! Просто расскажет о папе.

– Вкусно? – почему-то шепотом спросил дядя Николай.

– Да, я еще никогда такого не пробовала. А еще… – Николь смущенно замолчала.

– Что? Говори. Если смогу, все сделаю!

– Там, за столиками на улице, люди ели странные цветные шарики, – неуверенно шепнула она.

– Мороженое? Ты хочешь мороженое? Сделаем! – дядя Николай по-доброму усмехнулся и на несколько мгновений вышел из комнаты.

А осмелевшая Николь еще несколько раз подпрыгнула на диванчике и, взяв понравившуюся шоколадку, стала с удовольствием ее есть.

– Ты голодна? – спросил вернувшийся гражданин Зонгер. – Может, велеть принести ужин?

– Нет, дядя Николай, не нужно. Я поем шоколад и мороженое, – даже само слово вызывало приятное предвкушение, и Николь облизнулась.

– Можешь называть меня просто Николай, – сидящий напротив мужчина гулко сглотнул, опять наполнил бокалы и придвинулся совсем близко, чтобы передать Николь один из них. – Давай еще выпьем, – шепнул он.

– А потом вы расскажете про папу? – хотелось немного отодвинуться, но спина упиралась в мягкий подлокотник дивана.

– Да, потом я расскажу про твоего папу, – гражданин Зонгер выпил сам, внимательно проследил за тем, как это делает Николь, на мгновение девушке даже показалось, что ему жаль этого бодрящего напитка, с такой жадностью он смотрел на то, как она пьет, а потом отставив в сторону бокалы, дядя Николай начал рассказ: – Твой отец был великий человек.

Да, он был великий человек и мой друг! Можно даже сказать, что он умер прямо на моих руках! И его последними словами были слова о Либерстэне и о семье! Именно так, Николай Николаев просил, чтобы я позаботился о вас. О твоей маме, о тебе и, – здесь дядя Николай тяжело вздохнул, – об Александре. Мальчика я не сберег. Да, меня не было рядом в тот момент, когда враги вероломно напали на мирный интернат! Это моя вечная вина! Давай выпьем за твоего старшего брата и за всех других детей, которых украли ужасные монстры!

В голове уже изрядно шумело, но как не выпить за Александра? И Николь покорно приняла протянутый бокал. Потом гражданин Зонгер кормил ее с рук шоколадкой, потом принесли замечательное мороженое, и она ела его, а дядя Николай смешно слизывал сладкие капли с губ и подбородка.

– Николь, девочка моя, – жарко шептал он, выискивая все новые следы мороженого на лице, шее и даже груди девушки, – ты же понимаешь, что я никогда бы не тронул дочь своего боевого товарища! Но так надо! Через месяц тебе предстоит пройти обязательное обследование на предмет беременности! Только ради тебя, маленькая моя, сладкая моя, желанная!

Надо, значит надо. Было не то, чтобы страшно, но как-то неловко целоваться с мужчиной, которому ее мама родила двоих детей, а он уже расстегнул пуговки на платье и залез одной рукой под юбку.

– Не боишься?

– Нет, это же для дела, – если много раз повторить, что все свершается во имя великого дела, то и сама поверишь в это.

– Да, мой нежный лепесток, для дела и для Республики! Все только для Республики!

Платье отлетело в сторону. Только бы не порвал, ведь это ее самое нарядное. Дядя Николай подхватил легкую ношу на руки и потащил в другую комнату. Там стояла широкая, просто огромная кровать, на которую они и упали вдвоем.

– Ника, моя Ника, маленькая, невинная, только моя! – как безумный, шептал мужчина, блуждая мокрыми губами по обнаженному девичьему телу. – Как долго я этого ждал, мой цветок!