Единственный, грешный - Елена Помазуева Страница 13

— Мы изучали несколько языков, чтобы могли общаться с любыми расами, — с уверенностью ответила ему, чувствуя, как моя зыбкая легенда обрела почти твердую почву.

Теперь я могу объяснить, почему смогла перевести команды во время химического отравления в тюрьме. И в тот же миг меня кольнуло нехорошее предчувствие. Кирсы тихо расставляли ящики, из которых позже повалил отравляющий газ, а затем объявляли тревогу не на всеобщем и даже не на своем языке, что было бы логично при таких обстоятельствах, а использовали в помещении, где находились серианцы, язык зуавов. У меня уже не оставалось сомнений о намеренно проведенной провокации. Если первоначальный вывод был об отравлении пленных, то сейчас после расспросов о моем образовании и владении языками вывод напрашивался другой. Генерал стремился выявить среди нас понимающих речь союзников. Знать бы, для чего кирсам необходимо найти серианца, знающего наречие зуавов?

— Надо же! Вас там, случайно, не к разведке готовили? — хищно улыбнулся ди Грамс.

— Нет, нас обучали правильной сервировке стола и приветливому общению с гостями на их родном языке во время обслуживания, — твердо ответила ему.

Не хватало еще, чтобы меня в шпионаже начали подозревать. Вполне возможно такое предположить, тем более при знании нескольких языков.

— Что угодно? Не желаете ли суфле или йогурт? — скопировала профессиональный тон стюардов.

Сказывались многочисленные посещения ресторанов, да и на «Лагуне» у нас был прекрасный персонал. Тем более практически весь штат остался прежний еще с тех времен, когда мы были прогулочным кораблем. Тогда обслуживание пассажиров обязательно должно быть на высшем уровне.

— Крепкие напитки есть на вашем корабле? — вдруг включился в мою игру ди Грамс.

— Что вы! На военных кораблях сухой закон! — с вежливой интонацией ответила ему, всем своим видом показывая сожаление о невозможности обслужить клиента с его запросами.

Неожиданно ди Грамс рассмеялся. Это было так странно. Его хриплый голос выдавал какие-то каркающие, отрывистые звуки, но лицо неожиданно преобразилось. Передо мной сидел обычный мужчина в хорошем настроении, а не враг, взявший меня в плен.

— Ирма Тагр, пойдешь ко мне стюардом? — отсмеявшись, спросил он.

— Это приказ как военнопленному? — тут же насторожилась я, но вопрос задала вежливо и спокойно.

— Это предложение о работе, — все еще расслабленно смотрел на меня капитан корабля.

— Я ведь серианка, — напомнила ему.

— Мне без разницы раса, если ты хороший специалист, — отозвался ди Грамс.

— Мое лицо. Неужели вам будет приятно на него смотреть? — притронулась подушечками пальцев к рубцам на щеках, хорошо заметным благодаря заветренной корочке крови. Остальное мне удалось отмыть, но шрамы еще долго будут видны.

— Ты мне будешь нужна для обслуживания стола, а к твоему виду привыкну, — легко разбил мои сомнения ди Грамс.

— У меня еще руки сильно порезаны, — протянула к нему кисти и показала перевязанные ладони.

— Отправишься в медблок, и тебя быстро подлатают, — уже приказным тоном сообщил мне ди Грамс.

— Генерал, среди серианцев есть тяжелораненые. Можно им оказать помощь? — спросила, цепляясь за появившуюся малейшую возможность.

— Хорошо, — после паузы согласился ди Грамс. — Сделаем так. Сейчас ты отправляешься для лечения, потом обслужишь банкет, и по его результатам я решу, отправлять пленных на лечение или нет. Ты ведь постараешься, Ирма Тагр?

— Постараюсь, — торопливо закивала головой.

Перед мысленным взором всплыли лица серианцев из тюрьмы. Трое очень тяжелых, да еще Карт с Джири, побитые после задержания.

— Значит, договорились, — сухо сказал ди Грамс хриплым голосом, от которого меня пробрало до мурашек.

Меня отконвоировали в медблок, где уже ожидал парамедик. Наверное, это был единственный кирс щуплого телосложения на корабле, где все буквально выглядели квадратными — с широкими накачанными плечами и невысоким ростом.

Блок медиков оказался напичкан аппаратурой от пола до потолка, впрочем, на «Лагуне» таких комнат было четыре, если учесть предназначение корабля для восстановления здоровья. Две кушетки покрыты стерильными одноразовыми покрывалами. Очень удобно расположены манипуляторы, с помощью которых можно достать любой механизм и перенести его к месту осмотра. Мне предложили присесть и показать свои раны.

Взгляд светло-голубых глаз прошелся внимательно по моему лицу. Мужчина явно остался недоволен увиденным.

— Здесь начинается воспаление, — сообщил он, дотрагиваясь до правой щеки, — но не это страшно.

— А что страшно? — Я внутренне напряглась.

— То, что у тебя повреждены сухожилия, и даже с прекрасной регенерацией серианки ты полностью не восстановишь свой прежний облик, — сообщил парамедик.

— Не страшно, — храбро ответила ему, на самом деле боясь подумать о последствиях.

— Ну-ну, — промычал он мне в ответ. — Начнем с твоих рук. Генерал приказал в первую очередь лечить именно их.

Послушно протянула кисти рук, кое-как обмотанных еще на транспортнике. Парамедик убрал ткань и внимательно их осмотрел, затем сообщил, что здесь он проблем не видит, и принялся за меня всерьез. Руки поместили в восстанавливающий блок, где включился режим, ускоряющий регенерацию. Больно и неприятно. Иголки входили в кожу, впрыскивая препараты, стимулирующие рост клеток, а ткани отзывались, начиная усиленно зарастать. Края ран стягивались, рубцуясь. Пришлось собрать волю в кулак и мужественно выдержать всю процедуру. Обезболивающего никто не предлагал, такая операция считается вполне терпимой. Но даже представить страшно, как это будет происходить на лице. Хотя генерал о моем внешнем виде не беспокоился, так что, скорей всего, лечением не будут заниматься. Это и обрадовало, и огорчило.

— С этим закончили, — спустя некоторое время сообщил парамедик, отключая аппарат.

Вытащив руки из «пыточной» машины, внимательно их рассмотрела. Белесые шрамы покрывали мои ладони и предплечья. Со временем они пропадут, но сейчас вид был страшноватый. Даже дотрагивалась до них опасливо, помня, как еще полчаса назад из этих ран текла кровь.

— Теперь займемся воспалением на лице и пройдемся по шрамам, чтобы не смотрелось настолько ужасно, — сообщил парамедик и с помощью манипулятора сменил аппараты рядом со мной.

С тихим жужжанием перед моим лицом опустилось новое орудие пыток.

— Можно мне обезболивающее? — тихо попросила я, понимая, что силы уже совсем на исходе.

— Сделаем, — тут же кивнул он. — У меня обычно мужчины лечатся, они, как правило, терпеливее.

В его голосе не было презрения к моему полу — скорее равнодушие, присущее представителям этой профессии, для которых пациент — всегда пациент, и никаких личных чувств медик ни к кому не испытывает.