Пересмешник - Уолтер Тевис Страница 12

– Уличили? – рассмеялась она. – Пойдем обратно к змеям в домик и съедим по сэндвичу.

– Я уже ел ланч. А тебе надо переодеться в сухое.

– У меня нет сухого, – ответила она. – Это платье – вся моя одежда.

Я на мгновение задумался, потом все-таки решился. Не знаю, как так получилось, но я сказал:

– Поехали со мной на Манхэттен, и я куплю тебе платье.

Она вроде бы даже не удивилась.

– Подожди, только сэндвич возьму…

Я купил ей платье в автомате на Пятой авеню – желтое платье из красивой плотной ткани под названием «синлон». К тому времени, как мы вылезли из автобуса, волосы у нее уже высохли, и она выглядела сногсшибательно. Цветы по-прежнему были при ней и подходили по цвету к платью.

Слово «сногсшибательный» я запомнил из фильма с Тедой Барой. Дворянин и слуга смотрят, как мисс Бара в черном платье и с белыми цветами в руках спускается по винтовой лестнице. Появляются слова слуги: «Очень мила». А дворянин кивает, и возникают его слова: «Она сногсшибательна».

В автобусе мы почти не говорили. Когда я привел ее в свою комнату, она села на черный пластиковый диван и огляделась. Комната у меня большая и яркая: сиреневый ковер, картинки с цветами на стальных стенах, мягкое освещение. Я ею искренне гордился. Конечно, хотелось бы еще окно, но она располагалась в подвале – на пятом подвальном этаже, если совсем точно, – так что об этом не приходилось и мечтать.

– Тебе нравится? – спросил я.

Мэри Лу встала, поправила картинку с цветами.

– Немножко как чикагский бордель, – сказала она. – Но мне нравится.

Я не понял и спросил:

– Что такое чикагский бордель?

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Не знаю. Так мой отец говорил.

– Твой отец? – изумился я. – У тебя был отец?

– Типа того. Когда я сбежала из интерната, меня взял к себе один очень старый старик. Он жил в пустыне, и звали его Саймон. Если он видел что-нибудь яркое, закат например, он говорил: «Как чикагский бордель».

Она посмотрела на картинку, которую поправила, потом села на диван и сказала:

– Я бы выпила.

– От спиртного тебя не тошнит? – спросил я.

– От синтоджина – нет. Если не пить слишком много.

– Ладно. Я, наверное, тоже с тобой выпью.

Я нажал кнопку на столе и вызвал сервороборота. Он появился почти сразу. Я велел ему принести два стакана синтетического джина со льдом.

Он уже собирался идти, но тут Мэри Лу сказала: «Подожди минутку, робот» – и повернулась ко мне:

– А можно мне еще что-нибудь поесть? Мне зоопарковские сэндвичи ужас как надоели.

– Конечно, – сказал я. – Извини, что сам не сообразил.

Меня немножко смутило, что она распоряжается, как дома, но при этом мне было приятно ее угощать, тем более что на университетской карточке оставался большой неиспользованный кредит.

– Автоматы в кафетерии делают хорошие сэндвичи с эрзацбеконом и помидорами.

Она нахмурилась:

– Я никогда не могла есть эрзацбекон. Мой отец вообще считал всю искусственную еду гадостью. Как насчет ростбифа? Не в сэндвиче.

Я повернулся к роботу:

– Можешь принести тарелку нарезанного ростбифа?

– Да, – ответил робот. – Конечно.

– Хорошо, – сказал я, – а мне к джину принеси редиску и листового салата.

Он ушел. Некоторое время мы оба смущенно молчали. Меня это удивило, но и немного обрадовало. Иногда мне казалось, что у Мэри Лу совсем нет деликатности.

Тишину нарушил я:

– Ты сбежала из интерната?

– Примерно в начале полового созревания. Я много откуда сбегала.

Я раньше не знал, что кому-то может прийти в голову сама мысль сбежать из интерната. Хотя нет. Помню, другие мальчики хвастались, как они сбегут, потому что робот-учитель несправедливо с ними обошелся или что-нибудь в таком роде. Но никто ни разу этого не осуществил. Кроме Мэри Лу, получается.

– И тебя не уличили?

– Сперва я думала, меня точно уличат. – Она откинулась на спинку дивана. – Мне было ужасно страшно. Я полдня шла по старой дороге, потом нашла брошенный поселок в пустыне. Но детекторы так и не пришли. – Она медленно мотнула головой из стороны в сторону. – Тогда-то я и стала понимать, что никаких детекторов на самом деле нет. И что незачем слушаться роботов.

Я скривился, вспомнив, что было в интернате, когда робот выставил меня на позор.

– Нас учат, что назначение роботов – служить людям, – сказала Мэри Лу. – Только «служить» произносят так, что получается, будто их назначение – управлять. Мой отец, Саймон, называл это демагогией.

– Как-как?

– Демагогией. Такая особая разновидность лжи. Когда я познакомилась с Саймоном, он был очень старый. Умер через два желтых после того, как я у него поселилась. Он был беззубый и почти глухой. Много рассказывал мне того очень старого, что узнал от своего отца или от кого-то еще.

– Он вырос в интернате?

– Не знаю. Не догадалась спросить.

Пришел робот с едой и джином. Мэри Лу взяла тарелку с мясом в одну руку, стакан синтоджина в другую и удобно устроилась на диване. Она отпила глоток, чуть вздрогнула и взяла кусок мяса прямо пальцами. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь ел руками, но у нее это получалось очень естественно.

– Знаешь, – сказала она, – наверное, Саймон и пристрастил меня к мясу. Он умыкал скот с больших автоматических ранчо. А иногда охотился на диких животных.

Я никогда о таком не слышал.

– «Умыкал» значит «воровал»?

– Да, наверное, – кивнула Мэри Лу.

Она взяла еще кусок мяса и поставила тарелку рядом с собой на диван, потом, держа мясо, отпила еще глоток.

– Не спрашивай про детекторов, – сказала она. – Саймон говорил, что в жизни не видел детектора и не слышал, чтобы кого-нибудь уличили.

Слова ошеломляли, но я склонен был поверить. Я уже не юн, но тоже никогда не видел детектора и не встречал людей, которых уличили. С другой стороны, людей, которые рискнули бы нарушить правила, я тоже не встречал.

* * *

Мы на время умолкли. Мэри Лу ела, а я смотрел, как она ест. Меня по-прежнему изумляло, какая она интересная, и какая привлекательная физически, и как получилось, что я ее к себе пригласил.

Разумеется, про секс я думал, но чувствовал, что это произойдет не скоро. Надеялся, что не скоро, поскольку в этом смысле я более робкий, чем остальные, и хотя она была правда очень привлекательна – я еще яснее это увидел после того, как допил джин, – сейчас я слишком сильно нервничал.